А жалость ей была не нужна. Ни от кого. Тем более от Джолли.
Нужно встать. И уйти от него. Немедленно.
Преодолев нерешительность, Одри бережно отвела в сторону обнимавшую ее руку и неслышно соскользнула с кровати. Мгновение она постояла в полутьме, едва дыша, глядя на него сверху вниз и пытаясь запомнить каждую его черточку — от пышных темно-русых волос до полных, слегка приоткрытых губ и щетины суточной давности, проступившей на подбородке. Ей хотелось запомнить его запах, его вкус и те чувства, которые он заставил ее пережить, когда они достигли пика любви. Эта ночь останется с ней навсегда.
Она любит его. Она знала это всегда. Но односторонней любви недостаточно. Когда-нибудь, в не столь отдаленном будущем, часть ее души возненавидит Джолли за отсутствие ответной любви, и этого она уже не переживет.
Одри слегка вздохнула, набралась решимости, тихо вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Скоро рассветет. Если она поторопится, го до пробуждения Джолли успеет достать свои вещи из пикапа, вызвать такси и добраться до ближайшего аэропорта, откуда можно будет немедленно вылететь в Талсу. Она сделает это сию же минуту. Одри прилетела в Луизиану только из гордости и вернется в Оклахому, не потеряв ее. Но если она задержится здесь хоть на одно лишнее мгновение, это будет опасно. Вот почему она должна уйти от Джолли, ибо он способен причинить ей такую сердечную боль, о которой она даже не подозревала.
Одри прошла на кухню, вызвала такси, положила трубку и ушла через черный ход, плотно закрыв за собой дверь.
Она не осуждала Джолли за случившееся. В конце концов, она желала его не меньше, чем он ее. Честно говоря, наверное, даже больше. Как-никак, сказала себе Одри, вытирая внезапно навернувшиеся на глаза слезы, ведь это она побит его, а не он ее.
Прилетев сюда, она сделала ошибку. Но главной ее ошибкой было то, что она думала, будто самую сильную душевную боль ей причинил дед. Джолли Добсон сумел превзойти его.
Как ни глупо, она продолжала надеяться, что, когда Джолли вернется в плавни Абминга, клад будет его ждать. Все сокровища будут принадлежать ему. Что ж, он заслужил это. А ей не нужно ни цента. Никакое золото не вылечит ее разбитое сердце.
Джолли понял, что стряслась беда, как только открыл глаза. Одри больше не лежала в его объятиях. Она могла принимать душ в ванной или готовить завтрак на кухне. Но ее не было нигде, и он знал это. Она ушла от него.
Он чувствовал это. Сердцем. Кишками. Костями. Все тело ныло при мысли о том, что она оставила его. Вполне возможно, что он больше никогда ее не увидит.
В комнате еще витал ее запах. Ею пахли простыни, подушки и тело самого Джолли.
Он все еще видел ее лицо в тот момент — в тот волшебный, колдовской момент, — когда они были единым целым. Ее глаза были закрыты, голова откинута, спина выгнута дугой… В тот момент они были мужем и женой. Супругами.
Но она оставила его. В эту ночь он выдал себя с головой. Раскрылся. Сказал, что она нужна ему. Черт побери, он никому не говорил этого с самого детства. Сказал, что желает ее, как не желал никого другого. И все же этого оказалось недостаточно. Чего еще она хотела от него?
Он знал, что этим кончится. Так всегда бывает, когда ты пускаешь кого-то в свою душу. Знал, что она будет ждать от него большего. Но истина заключалась в том, что он уже отдал ей все. Если она хотела большего, то ей не повезло.
Джолли резко встал с кровати. В конце концов, он дал обещание старому другу и сегодня днем выполнит его. Завтра он передаст наследство Этелдред Эрону Залкинду, и пусть тот сам делает все остальное, включая звонок Одри и сообщение, что она может получить то, что по праву принадлежит ей. И тогда он будет свободен.
Именно к этому он стремился с самого начала. Но сейчас, когда он узнал, что такое любовь, жизнь без Одри казалась ему одинокой и бессмысленной. Теперь он тосковал по тому, по чему не тосковал прежде, и знал, что никогда не станет прежним.
Впервые в жизни Джолли захотелось пустить корни.
Теперь, когда он нашел, а затем потерял единственного человека, который мог помочь ему это сделать, утрата тяги к приключениям уже не удивляла его. За время, прошедшее с детства, он описал полный круг. У него ничего не было тогда, ничего нет и теперь. Не успев до конца осознать случившееся, Джолли уже чувствовал пугающее одиночество, похожее на то, от которого он страдал, будучи ребенком. Он начинал жалеть о выборе, который сделал много лет назад, когда был молод, глуп и считал себя непобедимым.
Непобедимых людей нет. Есть добро и зло. Рай и ад. Жизнь и смерть. И, когда ты уйдешь из жизни, нужно оставить после себя что-то хорошее. Детей. Любовь. Наследие.
Это ведь так просто. Почему же он не понял этого раньше?
Беда заключается в том, что он сам все испортил, не сказав Одри тех самых трех волшебных слов, которые она хотела услышать, когда лежала с ним в постели. Тогда это казалось необязательным. Точнее, тогда он не хотел, чтобы это было обязательным. Неужели теперь слишком поздно сказать ей, что все переменилось?
О Господи, только не это!
Эрон Залкинд позвонил Одри через день после того, как она вышла на работу. Она решила, что требуется оформить какие-то дополнительные документы на вступление в права наследования, и не удивилась, услышав его голос.
Но он начал с сообщения о том, что Джолли нашел клад, обозначенный на карте, которую им завещал дед. Залкинд сказал, что клад представлял собой небольшой железный ящик, где лежали ключ и записка, написанная кодом, который знал только Джолли. Это был ключ от сейфа в одном из банков Лафайета. Будучи душеприказчиками Грэма Мейсона, они с Джолли открыли сейф и обнаружили там двести тысяч долларов наличными.
Эта новость привела Одри в изумление. Двести тысяч долларов? Ничего себе находка! Но еще сильнее она изумилась, когда несколько секунд спустя Эрон Залкинд объяснил, что именно скрывалось за завещанием ее деда. Оказывается, Джолли подозревал, что ее дед зарыл наследство Одри и составил завещание таким образом, чтобы эти деньги ни в коем случае не достались ее жениху, Джералду Уильямсу.
Еще несколько минут ушло на подробное изложение деталей. Когда Одри положила трубку, она пребывала в полной растерянности. Выходит, что дед составил завещание именно так, а не иначе вовсе не из эгоизма и что Джолли искал клад тоже не для себя. Она впервые поняла, что дед заботился о ней. Мысль о том, что смертельно больной старик один отправился в болота, чтобы зарыть там ключ от сейфа, заставила ее заплакать.
А Джолли… Что теперь думать о нем?
Он запугивал ее. Лгал ей. Женился на ней… и все ради того, чтобы выполнить обещание, данное ее деду. Получается, что он кристально честный человек.
