«Что же ты за друг, Констанс Кортни?» Горестно покачав головой, она вздохнула. У Сесилии есть друг, самый настоящий и преданный. Мириам.
А кстати, как ее фамилия?
Только сейчас до Констанс дошло, что она ни разу не поинтересовалась фамилией Мириам. Впрочем, стоп! Сесилия, помнится, говорила, что та работает в аптеке, и назвала адрес. Только бы эта Мириам оказалась на месте!
Констанс велела водителю Рили остановиться у ближайшей телефонной будки. Недоуменно подняв бровь, тот сделал, как она сказала. «Неужели эта изнеженная дама сама, без посторонней помощи, сумеет набрать номер?» — подумал Рили.
С Мириам ее соединили довольно быстро. Четко произнося слова, Констанс объяснила суть дела.
В трубке послышался вскрик, потом воцарилось молчание.
— Вы можете приехать к ней? — спросила миссис Кортни.
— Выезжаю немедленно.
— Благодарю вас, — вежливо произнесла Констанс, но Мириам уже положила трубку.
Усевшись в машину, миссис Кортни почувствовала, как на нее накатила волна страха. Сейчас она увидит Сесилию — и что скажет? Как вообще можно сказать такое? С ее губ сорвался долгий всхлип. Стараясь справиться с собой, Констанс нервно закурила сигарету и мало-помалу успокоилась. Ничего-ничего, она сумеет выполнить эту тяжкую миссию.
Сесилия в саду поливала розовые кусты. Вечер обещал быть прохладным, в воздухе разливался чудесный аромат.
Завидев гостью, Сесилия разогнулась, на лице ее расцвела радостная улыбка.
— Миссис Кортни! Какая приятная неожиданность! Сейчас приготовлю чай, только вымою руки.
— Я… мгм… Мне очень жаль… Я… — Лицо Констанс стало пепельно-серым, голос сорвался.
— Что-нибудь случилось? С Майком?
— Я очень сожалею, — запинаясь, проговорила миссис Кортни. — Это так ужасно, так ужасно!..
— Боже мой! — Сесилия бессильно закрыла глаза. — Скажите же, что случилось?
Но гостья словно окаменела. Судорожно сглотнув, она прокашлялась, но так и не смогла вымолвить ни слова.
— Он жив? — выкрикнула Сесилия. — Бога ради, скажите, он не умер?
Миссис Кортни тяжело уронила голову на грудь. Потом, инстинктивно почувствовав, что Сесилия нуждается в физической поддержке, обхватила ее за талию и повела в дом.
— Ему было сорок пять лет, — как во сне произнесла Сесилия, едва они вошли на кухню. — Всего сорок пять… — Невидящими глазами она уставилась на миссис Кортни. — Боже милосердный! Джина! Моя маленькая Джина! Что с ней теперь будет?
И вот тут-то она сломалась.
Заломив руки над головой, Сесилия как подкошенная рухнула на пол. Бьющееся в истерике тело неистово каталось по кафелю кухни, дом оглашали страшные крики.
Миссис Кортни застыла в полном оцепенении. В такой ситуации она оказалась впервые и чувствовала себя совершенно беспомощной. Больше всего ее беспокоило, что Сесилия может нанести себе увечья; в остальном мозг словно парализовало.
К великому ее облегчению, в дверь позвонили, и на пороге возник доктор Бушнелл, быстро взявший ситуацию под контроль.
Когда приехала Мириам, Констанс тихо ретировалась. А усевшись на заднее сиденье «кадиллака» — чего она не делала никогда прежде, — дала волю чувствам и разразилась безудержными рыданиями.
Всеми скорбными заботами, связанными с похоронами, занималась Мириам. Мириам же поведала о страшных событиях Джине.
Она испросила в аптеке отпуск за свой счет и провела в домике О'Конноров две недели, каждую ночь устраиваясь спать на маленьком диване, будучи готовой в любую минуту прийти на помощь подруге, но не навязывая ей своего присутствия.
Когда же Мириам удостоверилась, что Сесилия успокоилась настолько, что ее можно оставить одну, она сразу уехала, предоставив семейство самому себе. В конце концов это их жизнь и им с ней справляться.
Да, Мириам сделала все, что было в ее силах. Вот только о том, что Майк О'Коннор не был родным отцом Джины, девочка узнала не от нее.
Примерно с месяц после несчастного случая, как они предпочитали называть происшедшее с Майком, к Джине проявляли повышенное внимание. С точки зрения одноклассниц, она являлась воплощением чего-то необычного: не только выиграла чемпионат по теннису, но и в свои одиннадцать лет потеряла отца! Над ней незримо сиял ореол победительницы… и мученицы.
А потом в один день все резко изменилось. Во время перемены Джина заметила полное охлаждение к ней. Кое-кто даже отворачивался, как будто от нее исходил неприятный запах. Молчание вокруг сгущалось. Стоило Джине подойти к группе подруг, как все разговоры сразу умолкали.
Вот тогда-то ей и удалось краем уха расслышать, как Люси Харрисон шепнула стоящей рядом девочке: «Да ведь Майк О'Коннор — не ее отец!» Люси только что пришла на занятия после трехнедельного отсутствия, поскольку страдала периодическими приступами астмы.
— Заткнись! — прошипела одноклассница. — Ты разве не видишь, что она рядом?
Собрав волю в кулак, Джина прошла мимо, но ее изоляция тем не менее продолжалась.
По прошествии многих лет, как только Джина вспоминала слова Люси за своей спиной: «Майк О'Коннор — не ее отец!» — ее опять и опять охватывал безмерный ужас, ноздри заполнял отвратительный запах дешевой кухни, в ушах звучал дикий крик. Господи, почему тот человек так кричал?
Она почти ничего не помнила из своего раннего детства. Это было так давно!
Ладно, все это ерунда, в конце концов решила Джина, надо быть сильной. И тогда она пробьется через весь этот кошмар, выживет и достигнет в жизни многого.
Она приехала домой, сотрясаясь от рыданий, и прямо с порога бросилась в объятия матери.
— Это же неправда! — трясла она ее за плечи. — Ну скажи, что все это неправда!
— О чем ты, доченька? — в полном недоумении спросила Сесилия.
— Что папа… не мой папа.
— Святая Мадонна! Кто тебе об этом сказал?
— Люси Харрисон. — Девочка отстранилась от матери и вдруг каким-то взрослым голосом спросила: — Какая, впрочем, разница, откуда я об этом узнала?
— Да нет никакой разницы, — окончательно растерялась Сесилия.
Даже в самом страшном сне ей не могло присниться, что правда откроется так резко, так беспощадно и в такой неподобающий момент.
Она бессильно опустилась на стул, повесив голову на грудь. «Великий Боже, помоги! — безмолвно молилась она. — Неужели мало того, что я потеряла любимого мужа? Верно говорят: беда не приходит одна. Теперь предстоит выложить дочке всю правду…»
Воцарившаяся тишина сгустилась до того, что, казалось, ее можно потрогать руками.
