— Сукин сын… ты не сделал то, что должен был… ты не убил президента. Ты — никчемная, тупая шваль. — Меня несет, я не понимаю, что говорю, не понимаю зачем, лишь на каком-то интуитивном уровне, чувствую, что двигаюсь по правильному пути. — Ты не сделал то, что должен был.
— Я сделал! Я сделал, бл*ть! — Хрипит парень, вырываясь их рук охранников. Один из них бьет его в живот, но тот продолжает вырываться. — Ты… мразь… ты ничего не знаешь, сука. Я все сделал… Теперь все знают. Теперь все знают…
— Знают что? — Буквально ору я ему в лицо. Даже не заметила, как близко подобралась, его держат охранники, но его лицо так близко, что ему ничего не мешает немного податься вперед и перегрызть мне глотку. Сумасшедший гнев буквально вытекает из его налитых кровью глаз.
— Знают, какая тварь твой президент. — Выплевывает Горин. Делает очередной рывок. И на этот раз вырывается из захвата.
Я вижу его приближающееся лицо как в замедленной сьемке.
Его вскинутые руки с длинными пальцами вот-вот коснуться моей шеи.
Мне кажется, что все что происходит, происходит не со мной. Я будто в плохом кино. Очень-очень плохом и страшном кино.
В голове что-то щелкает.
Страх молнией прошивает мое сознание. Он наконец прорывается сквозь ярость Горина, заполнившую и меня.
Резко отшатываюсь. Сжимаюсь. Но злая рука все же касается меня.
Горин хватает меня рукой, сжимает нижнюю челюсть, больно вцепляясь пальцами.
Всего какой-то миг, жуткий, полный страха миг, и рука тут же исчезает. Охранник бьет Горина дубинкой в район затылка и тот падает на колени.
Я отбегаю в сторону, вжимаюсь в стену. Мелко дрожу и хватаю ртом воздух. Дыхание сбоит. Сердце колотится. Шум в ушах нарастает так быстро, будто кто выкрутил звук на максимум.
Смотрю на свои руки, они безжалостно трясутся. Как-то отстранённо замечаю, как охранники избивают Горина. Как Глеб подбегает ко мне и говорит какие-то слова, обеспокоенно оглядывает меня. Хватает за руки.
Вырываюсь из его рук и стремительно бегу вон из комнаты.
Коридор кружится. Темнеет. Сужается.
Хватаюсь за стену. Складываюсь пополам. Хриплю.
Заставляю ноги передвигаться. Все плывет.
Мне так плохо, как еще не было. Мне больно. Мне больно везде.
В ушах звучит тонкий навязчивый писк. Гудит протяжно, точно натянутая струна.
Слепо нащупываю дверь в туалет и привалившись плечом, открываю ее. Вваливаюсь внутрь, защелкивая замок.
Меня рвет. Слезы текут из глаз бесконечным потоком. Меня рвет и трясет от пережитых эмоций.
Когда спазмы в желудке утихают, с трудом передвигая тяжелыми ногами, подхожу к раковине. Брызгаю в лицо водой, но даже не могу понять теплая она или холодная. Реальность плывет. Комната качается.
Сейчас должно стать лучше. Сейчас должно пройти. — Повторяю про себя, пытаясь удержать сознание на плаву, но оно не слушается. Наклоняюсь ниже, подсовываю голову под кран. Вода льется по моей голове, лицу, рукам. Мое платье уже насквозь промокло, но я не чувствую ни тепла, ни холода.
Оседаю на пол. Тело, будто налитое свинцом, не слушается. Сил больше нет. Воздух поступает в легкие с перебоями и противным свистом.
Ощущение, что я умираю, с каждой новой секундой закрепляется прочным убеждением.
С сожалением смотрю на запертую дверь. Я умру в туалете. Одна. Рядом никого не будет.
Я не хочу умирать одна.
Я не хочу умирать.
Глава 32
Темнота наползает на глаза. Я почти проваливаюсь в нее. Темнота не кажется страшной, она мягкая и добрая, она обещает покой. Она манит меня и я почти готова сдаться ей.
Я почти отпускаю себя, когда слышу громкий стук в дверь.
— Агата, ты там? — Нетерпеливый обеспокоенный голос Вадима заставляет темноту ненадолго отступить.
Открываю рот, но из него вырывается лишь жалкий всхлип.
— Агата, ответь. Прошу тебя. Агата! — За его криком следует такой грохот, будто Вадим выбивает дверь кувалдой.
Улыбаюсь сквозь слезы. Для Вадима не существует закрытых дверей.
Как в подтверждение, через несколько сильных ударов, дверь слетает с петель.
Как же, черт возьми, прекрасно, что для Вадима не существует закрытых дверей.
Вадим подбегает ко мне. Ругается. Что-то ворчит, хватая меня на руки.
Куда-то меня несет.
Бормочет о том, какая я глупая. Какая я дурочка. Говорит, что так же нельзя. Так нельзя.
Закрываю глаза, обнимая его руками, пока он идет. Обвиваю руками его шею и прижимаюсь к его груди щекой. Я рада, что он нашел меня. Теперь я не одна.
Хлопает дверь. Вадим кладет меня на диван. Снимает с меня мокрое платье и бросает его на пол. Берет из шкафа плед и закутывает меня словно ребенка.
Мое сознание то и дело соскальзывает в пустоту. Смотрю на лицо Вадима, изо всех сил стараюсь зацепиться за него взглядом, но меня будто что-то тянет вниз. Чувствую, как закатываются глаза и быстро стучит сердце.
— Агата. — Трясет меня Вадим. Чувствую, как его руки обхватывают мое лицо, большие пальцы убирают волосы с лица и гладят скулы. — Агата, очнись. Скажи, что тебе нужно. Что мне сделать?
Слышу взволнованный тихий низкий голос и заставляю себя разлепить тяжелые веки. Его лицо близко. Он стоит коленях, склонившись надо мной и смотрит обеспокоенным взглядом. Я чувствую тепло его ладоней на моем лице. Они ощущаются так приятно, что я сама льну к его рукам. Внезапно начинаю ощущать беспокойство. Сначала, оно кажется слабым, но я буквально чувствую, как в моем истощенном сознании рушатся все блоки и беспокойство перерастает чуть ли не в панику. Я знаю, что эти чувства рождают во мне прикосновения Вадима. Я точно знаю, что это его чувства, но все равно не могу в это поверить. Не верю в то, что он способен на такое. Не могу в это верить.
Чувствую боль в груди и онемение в левой руке. Чувствую, как мое сердце работает на пределе. Как болезненно отключаются его клапаны.
С трудом поднимаю руку и накрываю руку Вадима. Прикрываю глаза, прижимаясь щекой к его руке. Хочу избавиться от его прикосновения, и одновременно мечтаю о том, чтобы он никогда не убирал свою руку. Хочу, чтобы она осталась на моей щеке навсегда. Я хочу это чувствовать и не хочу.
— Вадим. — Говорю едва слышно, осипшим голосом, игнорируя болезненный ком в горле.
— Да… что? — Тут же отзывается Вадим и еще ближе склоняется к моему лицу.
Я слегка поворачиваю лицо и почти касаюсь губами его ладони. Чувствую, как по виску скользит слеза. Не знаю, что со мной происходит. Возможно я действительно умираю. И чтобы не умирать в одиночестве, тянусь к единственному человеку, что есть рядом.
— Ты делаешь мне больно. — Хриплю из последних сил. Не знаю, понимает ли он меня. Я и сама не понимаю, о чем говорю. О текущем моменте и причиняющих мне боль его эмоциях или в целом о нашей с ним истории. Он делает больно постоянно. Всегда. Но прямо сейчас он мне нужен. Сейчас я хочу этой боли. Как хотела когда-то семьнадцатилетняя Агата — девушка, отказывающаяся верить в то, что её возлюбленный к ней равнодушен. Она готова была перенести любую боль ради мельчайших признаков его расположения, но их не было. Зато сейчас, когда я больше не хочу его чувств, они пронзает меня насквозь. Ломают и выворачивают наизнанку.
Я снова открываю глаза и сквозь пелену слез смотрю на лицо напротив. Я что-то чувствую, что-то внутри. Что-то мое. Что-то знакомое, давно забытое, запрещенное. Но никак не могу разобрать что это — эмоции Вадима перекрывают мои собственные.
Вадим смотрит на меня непонимающе. Моргает. Затем переводит взгляд на свои руки, прикасающиеся к моему лицу. Его ладони вздрагивают и исчезают. Он шумно сглатывает и смотрит на меня с сожалением.
— Я вызову скорую. — Дернув головой, говорит Вадим, встает с колен и отворачивается.
— Не надо. — Слабым голосом отзываюсь я. — Позвони Тимуру.
Вадим разворачивается так резко, что я отчетливо слышу хруст его позвонков. Взгляд, которым он меня награждает, заставляет мое сердце сжаться.
