же за него поплатилась...
Сначала умирая в ожидании Максима. А потом – стерев память о нём. Ведь вместе с частью своих воспоминаний я лишилась части себя. Таких качеств, как смелость и жажда выживания. Я как будто стала смотреть на мир сквозь запылившиеся стёкла. И больше никогда не влюблялась...
Перевернувшись на спину, тяжело вздыхаю. Кажется, яичница пригорела, потому что запах гари уже добрался до комнаты.
Поднявшись с дивана, решительно иду на кухню. Застаю Максима за весьма странным занятием – он отрезает часть яичницы и выкидывает в мусорное ведро. Заметив меня, смотрит с растерянностью и сожалением.
– Я плохо готовлю, – говорит с кривоватой улыбкой.
– Да, вижу...
Подхожу ближе и претенциозно осматриваю обугленную сковородку.
– Я куплю новую, – тут же пытается успокоить меня Максим.
Я не отвечаю и, взяв сковороду, ставлю в раковину и включаю воду.
– Я сам помою!
Пытается оттеснить меня от раковины, но я вцепляюсь пальцами в её край.
– Не нужно! Вдруг ещё что-нибудь испортишь, – отрезаю грубо.
Рыдание уже пытается вырваться из моей груди, но я блокирую его злостью.
– Так, всё! Это не обсуждается! – заявляет Максим и хватает меня за талию. Приподняв, переставляет ближе к столу и заставляет сесть на стул. Быстро ставит тарелку передо мной и вручает вилку. – Поешь! Я сейчас схожу за лекарствами, который выписал мой брат. Принимать их надо на сытый желудок.
И, не дожидаясь, пока я начну с ним спорить, возвращается к раковине и начинает мыть сковородку. Я неподвижно сижу на стуле, покручивая в пальцах вилку.
Макс решил, что у меня не хватит сил его выставить? Или желания? Думает, что может решать, когда я должна есть, а когда принимать лекарства?
Чёрта с два!
– Ай...
Скрючиваюсь. Боль в сердце вдруг резко усиливается и становится невыносимой. Максим тут же оказывается рядом и падает передо мной на колени. Схватив мои щёки, пытается заглянуть в глаза. Его мокрые руки пахнут чистящим средством...
– Ева! Поговори со мной! Не молчи! Сильно болит? Сейчас вызову скорую!
– Нет, – я тут же его останавливаю, руками вцепившись в запястья. – Уже всё... Всё нормально. Перестань со мной возиться. Я чувствую себя ущербной.
Натыкаюсь на его тяжёлый взгляд. И где-то глубоко внутри меня появляется сожаление о том, что я так сказала.
– Как я могу? – хрипло говорит Максим, поглаживая мои скулы большими пальцами. – Как? Как я могу оставить тебя в покое? Как могу отвернуться от этой ситуации? Я ведь потерять тебя боюсь. Сейчас намного сильнее, чем когда либо.
Он замолкает, и я тоже молчу. Ком в горле такой большой, что ответить не получается. Теперь я знаю, почему Максим не пришёл ко мне тогда. Могу ли я его простить? Да, наверное. Смогу ли доверять? Наверное, нет.
– Поешь, пожалуйста.
Он меня отпускает и встаёт с пола. Возвращается к раковине, заканчивает с посудой. А я просто пялюсь на его широкую спину и ловлю себя на нелепой мысли, представляя, что этот мужчина мог быть моим.
Пробую яичницу. Без обгорелой части она оказывается съедобной и даже вкусной.
Максим заваривает для меня чай. Ненадолго выходит из кухни и возвращается с моей сумкой.
– Дай мне рецепт и ключи от квартиры, – требует он, пристроив сумку на моих коленях.
Ощущая какую-то глубокую апатию, даже не пытаюсь больше спорить. Нахожу в сумке то, что он просит, и Максим уносит её обратно в прихожую.
– Всё, я скоро вернусь, – говорит, вернувшись на кухню. Наклоняется и быстро целует меня в лоб. – Когда попьёшь чай, ляг отдохни, ладно? Об ужине не думай, что-нибудь закажем.
– Ты намерен остаться на ночь? – мой голос дрожит, несмотря на то, что я его вроде как контролирую и пытаюсь говорить спокойно.
– Да, я остаюсь, – отрезает Максим. – Операция на следующей неделе. На работу ты не пойдёшь, это не обсуждается. Тебе нужен покой как до операции, так и после.
– Да? А жить на что?
– Нуждаться ты ни в чём не будешь, – продолжает он решительно. – Я всё решу.
И пока я вновь не начала спорить, Максим поспешно уходит. Слышу, как он недолго шуршит одеждой в прихожей, а потом захлопывается дверь, и я наконец остаюсь одна. Вот только это одиночество начинает давить на меня буквально через несколько минут.
Чай в меня не лезет, и я встаю из-за стола. Вернувшись в комнату, вновь ложусь на диван и укрываюсь пледом. И даже засыпаю...
– Ева...
Тихий шёпот возле уха. Нежные прикосновения ладони к волосам. Прохладные губы прижимаются к мокрому лбу.
– Кажется, у тебя температура. Я уже позвонил Жеке. Он сказал, что болеть никак нельзя.
Я с трудом открываю глаза и смотрю в тревожное лицо Максима.
– Сколько времени? – спрашиваю сиплым ото сна голосом.
– Пять утра.
Ничего себе...
– И где ты спал? – вопрос вылетает машинально, и я тут же жалею о том, что произнесла.
Меня ведь не должно это интересовать, верно?
– В кресле, – отвечает Максим, мотнув головой себе за спину. – Вернулся через час. Ты крепко спала, и я не стал тебя будить. Думал, что вот-вот сама проснёшься. И просто ждал, когда это случится. Но когда поднялась температура, решил, что ждать не имеет смысла... Вот твои лекарства.
На его ладони лежат три таблетки. На столике стоит стакан с водой. А сам Максим выглядит таким уставшим, словно он совсем не спал, а просто сидел в кресле весь вечер и всю ночь.
Мне действительно жарко, и я стягиваю плед. После чего медленно сажусь и принимаю лекарства, запивая их водой.
Максим садится рядом. Он так близко и так смотрит на меня... Словно рядом
