Я опять слишком громко думаю? Ничем другим внимательный взгляд Никиты объяснить не могу.
— Ну что ж вы детки, кушайте. Насть, котлетки будешь? Свежие, только навертела. С работы прибежала и что-то прям так захотелось жареного. Дай, думаю, сделаю. И вот, как знала.
— Буду, теть Люб, конечно буду. У вас самые вкусные котлеты, вы знаете?
Благодарная улыбка послужила лучшей приправой и я с большим удовольствием поужинала потрясающими котлетами.
Никита, кстати, тоже ел, вызывая у мамы умилительную улыбку и неумолимое желание подложить в его тарелку добавку.
А после ужина Никита легко и непринужденно поставил нас с тетей Любой в неудобное положение, раскрыв наш маленький секрет и сообщив маме о том, что мы уже не просто друзья. Почему в неудобное? Да потому, что он додумался поцеловать меня на глазах у мамы и проделал этот фокус с явным удовольствием. Его даже не смутило мое сопротивление и изумлённый мамин взгляд.
— Так вы..? — тетя Люба выписала пальцами в воздухе непонятную фигуру, долженствующую изобразить нашу связь, оценила цвет моих щек, получила подтверждающий кивок от сына и издала нервный смешок. — Все с вами ясно.
Позже, чуть успокоившись, она подловила момент, когда Никита ушел искать свой паспорт, и устроила мне допрос.
— Настенька, я рада за вас, честное слово. Прости, если что не так.
— За что простить? — я усердно натирала тарелку мыльной губкой и бросала осторожные взгляды на сутулую фигуру за столом. Тетя Люба сидела тяжело и кособоко, завалившись грудью на столешницу, как до крайней степени вымотанный человек, не имеющий сил даже выпрямить спину. — Все хорошо, теть Люб. Правда хорошо.
— Да где же..? Вон он какой, — оплывший подбородок указал на дверь кухни, — сердитый. Простить не может. Так хоть ты прости, что не радуюсь сильно. Привыкла я к тебе с детства, вы с Катей на моих глазах росли, давно если не за дочь, то за племянницу считаю. Я почти и не удивилась, правда. И так вместе и эдак… Только целуетесь теперь. — Никитина мама невесело усмехнулась и вскинула голову — в кухню вошёл Никита, продемонстрировал найденный паспорт и небольшую спортивную сумку.
— Я готов.
— К чему готов? — тетя Люба нахмурилась. — Зачем тебе паспорт?
Никита открыл рот, но я его бесцеремонно перебила.
— Вы только не волнуйтесь, теть Люб! У нас же учеба начинается с понедельника, и мы решили на пару дней в отпуск слетать, пока время есть.
— Так куда ж вы? Это ж заграничный паспорт. А деньги откуда?
— Мы подрабатываем. Правда? — я незаметно ткнула Никиту локтем под ребра и он с ленивой улыбкой подтвердил мои слова.
— Никита! Так же нельзя, сынок! — от надрыва в голосе матери Никита все же дрогнул, растерянно пошевелил губами, но промолчал. И правильно сделал — бедной женщине нужно было выговориться. — Я же все для тебя… Всю жизнь тебе под ноги. Все ждала, когда ты вырастешь, выучишься, в люди выйдешь. Зачем ты так со мной?
Теть Люба поднялась на ноги. Её лицо некрасиво искривилось, крупные слезы выступили из глаз и покатились по щекам, и Никита не выдержал — шагнул к матери и крепко обнял.
— Мам, ну ты что? Все хорошо, не плачь.
— Ну как же — хорошо? Ты до сих пор сердишься, а я же… я же..
— С чего ты взяла, что я сержусь? — Никита улыбнулся так широко и искренне, что даже я удивилась этой разительной перемене. Действительно, с чего? Сидел за столом такой строгий и холодный, что Каю из Снежной королевы и не снилось, а теперь спрашивает.
— Так ты молчишь все время… - растерялась тетя Люба. — И уезжать собрался не спросясь.
— Ма-му-ля, — нараспев протянул Никита, ещё раз крепко обнял тетю Любу, чмокнул её в щеку и отпустил. — Ты о чем только что говорила? Что мечтала увидеть меня взрослым? Вот он я. — Никита раскинул руки в стороны. — И я вырос.
* * *
В аэропорту Софии нас встретил серьезный мужчина в белой рубашке и при галстуке, и сразу проводил к автомобилю.
— Мы на машине поедем в Пловдив? — Ещё в Москве, пока мы с Никитой два с половиной часа ждали стыковочный рейс, я заглянула в интернет и выяснила, что между аэропортом прилёта и местом, где обитала стая Радо, примерно 150 километров.
— Да, на машине. Не беспокойтесь, дорога хорошая, доедем быстро, — непривычно мягким, чуть сюсюкающим акцентом, проворковал водитель и распахнул перед нами заднюю пассажирскую дверь.
Радо говорил на русском языке гораздо чище, и явно пользовался им чаще, но и встретивший нас мужчина изъяснялся разборчиво, просто непривычно.
Водитель, назвавшийся Александром, не обманул и до города на семи холмах домчал нас менее, чем за два часа, но в сам Пловдив не заехал, а свернул с объездной на второстепенную двухполосную дорогу и через несколько минут неспешной езды остановился у пропускного пункта.
Территория Семихолмской стаи была до странности похожа на поселение, где заправлял Бесстужев. Такие же одно- и двухэтажные домики, стоящие на отдалении друг от друга, те же широкие улицы, густо засаженные деревьями. Много пространства, много зелени и, конечно, река.
— Марица, — Александр заметил мой взгляд. — Пловдив построили на реке, как и большинство городов.
— Да, я знаю. — Выбраться из машины и размяться после долгого пути было настоящим удовольствием. А то, что климат здесь оказался гораздо мягче, чем у нас на Урале, только порадовало. Тепло, хорошо, дышится легко. Красота.
— У вас тоже есть река? Какая? — заинтересовался Александр.
— Урал. Слышали, наверное?
— Да-да, слышал! Урал, Европа-Азия. Разделяет кон… континент, да?
— Разделяет.
Стоя возле машины и разглядывая окрестности, я успела немного поговорить с Александром, прежде чем из дома, у которого мы припарковались, вышел Радо. Всего на шаг от него отставала очень миловидная женщина с приветливой улыбкой на лице. Последним вышел угрюмый старик, хотя возраст в нем выдавали только морщины и почти полностью седые волосы, а вот походке и стати могли бы позавидовать и некоторые более молодые люди.
— Никита! Настя! — наш новый родственник радовался открыто и широко, без стеснения показывая собирающимся жителям поселка свое к нам расположение. — Приехали наконец-то! Добро пожаловать в Семихолмскую!
Радо долго и основательно обнимался с Никитой, потом гораздо скромнее со мной, а после взял сына за руку и подвёл к улыбающейся женщине и серьезному старику с цепким взглядом. За спинами этих двоих собрались, на мой взгляд, все жители поселка. Женщины с любопытством разглядывали нас и перешептывались, мужчины разных возрастов смотрели по другому — внимательно приглядывались и спокойно обменивались короткими фразами. Но один молодой парень, примерно нашего с Никитой возраста, выделялся из толпы тем, что стоял в стороне от других мужчин и смотрел не так как все, изучающе, а, как мне показалось, с неприязнью.
— Отец, Силана, стая, познакомьтесь — мой сын Никита и его пара Настя.
Я скромно кивнула и неловко отвела глаза. Очень неприятно было вдруг очутиться в центре внимания такого количества людей и даже то, что мне досталось гораздо меньше пораженных взглядов, чем Никите, не сильно успокаивало.
— Сын… Надо же! Сын! Вот это новости… - людское море заволновалось, шепот и негромкие разговоры перешли в радостные восклицания, а мои глаза, рассеянно блуждающие по всей площади перед главным домом поселка, выхватили спину стремительно удаляющегося парня. Того самого, недовольного.
Радо дал своим людям ещё несколько минут на обсуждение новости, а после поднял руку вверх и голоса стихли. Даже дети прекратили смеяться и бегать, вернувшись к своим матерям.
— Подойди ко мне, Никита. — Голос старого альфы был преисполнен достоинства и спокойствия, но, поинтересуйся кто моим мнением, и я скажу — странный он какой-то, этот дед. Я бы с таким побоялась шутить и точно не захотела бы отправлять к нему на лето детей.
Но, кажется, это только у меня такое впечатление от него. Никита подошёл к дедушке спокойно, не нервничая и не озираясь в поисках поддержки.
