Не надо, — мягко прошу его.
— Не бойся, я с тобой, — он переплетает наши пальцы, сжимает их в знак поддержки.
— Может не пойдешь? — умоляюще смотрю ему в глаза. — Платон, я ее очень хорошо знаю. Будет скандал.
Но он упрямый. Очень упрямый!
Помогает мне выйти из машины, поправляет воротничок на своем тепленьком подарке, берет за руку и уверенно ведет в отделение, где лежит мама. У меня ноги сопротивляются каждому шагу. Колени ватные. Спотыкаюсь. Он тут же подхватывает, прижимает к себе, утыкается губами в висок и шепчет приятные нежности.
Оставляем верхнюю одежду в коридоре. Накидываю на плечи белый халатик. Прошу его подождать. Надо хотя бы разведать обстановку, узнать, что у мамы с настроением.
— Здравствуйте, — приветствую сиделку. — Мам, привет. Как ты себя чувствуешь?
— Если не считать того, что я не могу ходить, то все нормально, — поджимает она губы.
— Мама, — хочется захныкать.
Вот почему она все время говорит со мной таким тоном, что я чувствую себя виноватой? И как ее с Платоном сейчас знакомить?
Сиделка оставляет нас вдвоем. Маму интересует моя учеба. Отчитываюсь через электронный дневник. Как всегда, получаю втык там, где балл не дотягивает до максимума. Чтобы удержать грант, мне хватает, но маме мало. Надо выше, больше, лучше.
Расспрашивает, как мне живется в чужом доме и как мы будем за все это расплачиваться, теперь ведь у нас в семье никто не работает.
— Я поищу подработку, — говорю ей.
— А учиться ты когда собираешься? Да и куда тебя возьмут, Соня? Что ты умеешь?
— Не начинай, пожалуйста.
— Откуда у тебя эти сапоги? — обращает внимание на обновку. — Тоже прокурор подарил?
— Это я подарил, здравствуйте, — входит Платон.
У меня сердце останавливается. Не дождался, когда я позову. Да я бы и не позвала, наверное. Мне так страшно, капец просто. Его ладонь обжигает мою спину через блузку.
— Платон Калужский, — представляется он моей маме. — Сын прокурора и парень вашей дочери.
— Парень? — у матери округляются глаза. — Что значит «парень»?!
— Это значит, что мы встречаемся с Софией. У нас отношения, — поясняет он.
Я сейчас в обморок упаду. Ненормальный! Хорошо, что я сижу. Меня покачивает даже в таком положении. Он не находит ничего лучше, как подкрепить свои слова и поддержать меня, взяв за заледеневшую ладонь. Мама смотрит, как я цепляюсь за его руку. Она открывает — закрывает рот в попытке что-то сказать.
— Как ты могла? — вдруг выдает она. — Маленькая, неблагодарная дрянь. Я всю жизнь тебя воспитывала, примеры показывала, что бывает с такими соплячками, которые торопятся прыгнуть в койку к парню. Все это мимо ушей, да? Мать в больницу, ты в загул?!
— Мама! — подпрыгиваю с места.
— Зачем вы так? — Платон защищает меня. — Я люблю вашу дочь, она любит меня. И нам не по десять лет. Мы оба прекрасно понимаем всю ответственность за наши отношения.
— Любит он. Знаю я, каким местом ты ее любишь! Сколько тебе лет?
— Восемнадцать, — спокойно отвечает.
— А ей нет еще!
— Я знаю. Между нами еще ничего и не было, но даже если бы было, мы не нарушаем закон. Возраст согласия — шестнадцать лет, и вам, как инспектору ПДН это прекрасно известно. Будь я сильно старше, согласен, были бы вопросы. А так, извините, я свою ответственность и здесь прекрасно знаю. К тому же у Сони скоро день рождения, — улыбается Калужский.
— Как ты могла? — мама продолжает гнуть свою линию. — Я сколько раз тебе говорила, забудь! Твоя обязанность учиться! Как же это мерзко! Позволила ему прикасаться к себе. Тебе не стыдно?!
— Мам, да что ты накручиваешь?! — мне хочется плакать. — Я люблю его, да. Это правда! Люблю, понимаешь?! Он хороший. Он поддерживает меня, помогает. И с учебой тоже.
— Конечно хороший. Все вокруг хорошие, а мать у тебя плохая!
— Прекрати, я так не говорила, — моргаю, смахивая с ресниц слезы.
Говорила же я Калужскому, что это плохая идея! Она не примет никого рядом со мной, ни друзей, ни тем более парня. Ей и Эля не понравится, если я их познакомлю, но я не стану.
— Ты своим поведением мне это прекрасно демонстрируешь. Никогда бы не подумала, что моя дочь станет подстилкой для богатенького сопляка. Зато мне становится понятно, откуда вся эта помощь от прокурора. И сиделка, и палата, и лекарства.
— Мама, ты что сейчас такое говоришь? — у меня аж вдох в горле застревает.
— Вы откровенно перегибаете. Ваша дочь очень открытая, добрая, чистая девочка, которая любит вас и все время за вас переживает, — опять вступается Платон, я говорить больше не могу. Прячусь за его спину, утыкаюсь носом между лопаток, обняв его за пояс.
— Я же люблю его, мам. Ну правда, — реву, оставляя влажные следы на рубашке Платона. Не знаю, слышит ли она меня. Из горла вырывается только сдавленный шепот.
— Никогда бы не подумала, что моя дочь станет обычной… продажной девкой, — глотает более грубое слово. — Видеть тебя больше не хочу. Слышишь меня, София? Что ты за него спряталась? Уходи! — гонит меня.
— Отец помогает вам совсем по другой причине, — холодно отвечает Платон. — Идем, малыш, — разворачивается, обнимает меня и уводит в коридор. — Чет я немного охренел, — растерянно проводит пятерной по волосам, прижимает меня к себе.
У него сердце так бьется громко, нервно. Кажется, выпрыгнет сейчас.
— Прости, что не послушал. Хотел, как лучше. Но ты моя девочка, я тебя теперь тем более никому не отдам, — пытается меня успокоить. — Сонька, не плачь, — просит он. У самого голос садится. — Не плачь, котенок. У тебя я есть, слышишь меня? Может мать остынет еще, — отрицательно кручу головой. — Поехали домой, любимая девочка.
— Как она могла так обо мне подумать? — не могу успокоиться. — Я же не давала повода. Я всегда делала так, как она говорила. Я всегда была одна, Платон. Только учеба, учеба и все, ничего больше!
— Ччч, — на улице целует меня в соленые губы, слипшиеся ресницы. — Выброси это все из головы. Ты не такая. Ты у меня
