некуда, вдруг бьёт по вискам со всей ясностью. Вот и причина, по которой птичка, наступив на горло гордости, предложила сегодня своё тело. Сдалась. Я хотел себе рабыню – я её получил. Только в грудине скребёт, будто гвоздей насыпали и злость необъяснимая, на весь белый свет сгребает жилы в узел, утягивая на самое дно.
Нервно выбив сигарету из пачки, зажимаю её в зубах и внаглую рассматриваю Зару.
– Ты же не просто так им отказала, – удовлетворённо усмехаюсь в совершенно по-идиотски вытянувшееся лицо. Ещё пару сантиметров и кончик так и не прикуренной сигареты ткнётся в её хорошенький носик. – Два отказа, Зара... Ещё один и родители вправе плевать на твоё мнение. Что, настолько мерзкими на вид оказались лучшие из лучших? Почему ты так вцепилась в свободу? Давай, не стесняйся, я хочу это услышать. – Перехватив двумя пальцами острый подбородок, не даю ей отвернуться. Самое время дожать, пока в глазах дрожит растерянность и ничем не прикрытое обожание.
– Я влюбилась, – кончик языка юрко пробегает между зубов и плутовка, задерживает дыхание, нетерпеливо запрокидывая голову. Ждёт поцелуя. Наивная. Мои губы как бы недаром заняты.
– И в чём проблема? – хрипло интересуюсь, глядя на взмокшие у висков завитки волос, и отчётливо чувствуя, как частит её дыхание. – Не знаешь, как ему намекнуть? Так давай я этим займусь. Помогу тебе. Назови его имя, детка. – Последнее шепчу рядом с её ухом, отчаянно сдерживая злобный хохот. Понимаю, что поступаю низко, но когда-то она мне скажет спасибо. А может и не скажет. Да и побоку. Ни одна тварь не смеет являться ко мне в дом и строить здесь свои козни. – Давай, моя хорошая.
Волшебное слово "моя", за которое я готов откусить себе язык, срывает с девичьих губ упоённый выдох и бедро под столом теснее прижимается к моему колену. Я от греха подальше, отстраняюсь якобы для того, чтобы закурить, но, даже поднося к сигарете огонь, не разрываю зрительного контакта.
– Он женат, – мурлычет Зара, заворожено наблюдая за облаком плотного дыма.
Попросит затянуться? Нет?
Не просит. И прямо не отвечает, юлит до последнего. Хитрая бестия,
– Какая жалость. А ты уверенна, что он счастлив в браке? – вскидываю бровь, уже откровенно сжигая малявку взглядом. С её тщеславием игра не требует особых усилий. – Может, твоя податливость могла бы убедить его в обратном.
– Я уверенна, что он достаточно опытен, чтобы понять это самому, – даже никотин не в состоянии облагородить осадок от её самодовольной улыбки. – Я не шаболда дешёвая, чтобы разменивать честь до свадьбы.
Стерва. Ответ должен меня удовлетворить, но пальцы, сжавшись, ломают сигарету. Заторможено поднявшись со стула, отворачиваюсь к окну. Гадство. Впервые стыжусь своей жены, вернее хочу думать, что это стыд – заслужила, но на деле испытываю зудящее желание припечатать малявку о стол.
– А если бы оказалось, что он слишком поздно осознал свою ошибку? – почти ласковым тоном подначиваю я, пытаясь подавить поток глухой агрессии. – Если жена скажем так... морду воротит и это взаимно, в то время как ты заводишь его настолько, что он готов плюнуть на отданный за неё выкуп, и вышвырнуть неблагодарную клушу к чёртям собачьим, ты бы дала ему шанс?
Обернувшись, склоняю голову к плечу. Зара из последних сил старается держать марку, но лихорадочный блеск в глазах выдаёт её ликование с потрохами.
– Возможно, – откровенно игривый взгляд из-под полуопущенных век очевидно призван распалить моё желание. Так и происходит: впервые мне так сильно хочется втащить женщине.
– У моего друга послезавтра день рождения. Пойдёшь со мной?
– Нет, – с досадой, но решительно качает головой. – Мне не нужны разговоры. Да и не пустит никто.
– Я возьму с собой Раду, – отпихнув стоящий на пути стул, склоняюсь к её лицу. – Разыграем попытку перемирия, с сестрой тебя отпустят. – Понизив тон, лениво приглаживаю встрёпанные супругой волосы. – Ну же, соглашайся, детка. Будет весело. Дом большой. Очень большой. Можно где-то ненадолго затеряться, спокойно всё спланировать. Если твоя сестра прилюдно опозорится, никому и в голову не придёт назвать тебя разлучницей. Решайся. Другой возможности не будет.
Меня определённо смущает горящая в её глазах безуминка, но тем охотнее замолкает голос совести. Не рой другому яму, девочка. Разве тебе не говорили?
– Только с родителями договаривайся сам, – прерывистый шёпот Зары отдаёт каким-то болезненным куражом и в следующую секунду пересохшие губы смазанным движением скользят по моему рту. – Прости. – Тут же спохватывается мелкая, а я, стремительно разогнувшись, тянусь к пачке сигарет. Вчера с обычной шмарой зависал и ничего, а эта скромница прошлась – будто гадюка облизала. Чего не стерпишь ради...
– Зара, тебе пора домой. Моросит. Не ночевать же ты здесь собралась.
Я вскидываю бровь, заметив с какой ненавистью взгляд вошедшей Рады задерживается на неожиданно смутившейся сестре. И удивляют меня сразу две вещи: первая – наличие у Зары зачатков совести и вторая – реакция жены на остатки повисшего в воздухе флирта. Не страх потерять единственную возможность родить детей и сытое будущее, а что-то другое. Что-то, едва не растянувшее мои губы в довольной ухмылке. Но птичка если и станет ревновать, то явно не меня. У неё для этого есть белобрысый ушлёпок.
– Не переживай, она всё равно со мной доедет. Нам по пути, – мрачно отвечаю за мелочь, нарочно умалчивая о том, что поедем мы с Мадеевым и его беременной матерью, и нагло тешу своё раздражение, наблюдая за тем, как зло сужаются её зрачки. – Что-то ещё?
– Чаю, погорячее, – сухо цедит жена, переводя полыхающий взгляд обратно на Зару. Та, уставившись в зеркало, невозмутимо обрабатывает царапины. По второму кругу.
– Потом заваришь, – подойдя вплотную, хватаю Раду под локоть и силой увожу в сторону ванной. Ох, ты ж... влажная ткань плюс жар её кожи – обалденное сочетание, вмиг пробравшее мышцы низменной дрожью. И паршивка это заметила. В жизни не испытывал ничего унизительней её усмешки. – Надеюсь, я не подцепил какую-то чесотку от твоего отребья. Зудит всё, будто в дерьме извалялся.
– А что, есть опыт? – вызывающе уточняет она и, пользуясь вызванным замешательством, высвобождает руку. Не знаю, что такого мелькнуло в моём лице, но Рада предусмотрительно пятится к стене. Очень зря. Потому что любая её попытка свинтить вызывает мгновенный рефлекс догнать. Причём
