на меня, — страх. Боялся не справиться, не хотел брать на себя такую ответственность. Спустя время осознал, что сделал, но было уже поздно. По сути, он бросил меня, променял сына на свое спокойствие. А пацану ведь очень важно иметь тыл. С самого детства.
Когда правда открылась, мой мир рухнул. Внутри образовалась пустота. Отца я потом, конечно же, простил и попытался понять, но... Я эту часть души никому до тебя не открывал. Даже матери... Когда Натали сказала о ребенке, я твердо решил, что не повторю поступок своего отца, не стану в глазах сына или дочери тем, кто от него или от нее отказался. Я не любил Натали, но почему-то привязался к еще не рожденному малышу, которого тоже могли бросить. Как будто насмешка судьбы, правда? Хотел сделать как лучше, а в итоге оставил тебя без поддержки, когда она была тебе так необходима. И фамилия эта...
Я ее сменил из-за своего непроходящего влечения к сестре, почти родной. На эмоциях столько глупостей совершил, что страшно вспоминать. Успокоился немного, лишь когда похоронил отца и стал встречаться с Натали. В тот момент я действительно нашел в ней что-то такое, что устраивало. Она давала мне тот самый драйв и адреналин, который я получал от наших бесконечных стычек, и чем-то по характеру напоминала тебя.
Все эти мгновения Андрей смотрит мне в глаза и невозможно разорвать установившийся между нами контакт.
— Повтори, пожалуйста, про смену фамилии… — прошу, не веря своим ушам.
— Когда Майкл начал к тебе подкатывать, я вдруг осознал, что мне нравится собственная сестра. Сколько тебе тогда было? Тринадцать? Четырнадцать? Ноги от ушей, красивая как кукла, улыбка обезоруживающая, огонь в глазах. Взяв отцовскую фамилию, я только и делал, что задевал тебя и перечислял твои недостатки. Которых не было и нет. Ну, кроме вздорного характера. Хотя поначалу ты и впрямь досаждала мне и я мечтал от тебя избавиться. Ревновал бабулю и Яниса, ведь они были без ума от единственной в семье и такой прекрасной девочки. Незаметно моя ревность переросла в нечто большее, чему уже не получалось сопротивляться. Выход пришел сам собой: я уехал к отцу и там остался. Отчасти даже испытал облегчение, когда узнал, что ты встретила парня и у вас все серьезно.
Пробирает озноб от слов Андрея. В голове шумит. Не сразу замечаю, что дышу так, словно вот-вот задохнусь. Хочу отстраниться, но Ковалёв, будто почувствовав это, сильнее прижимает к себе.
— Дослушай.
Андрей впервые меня о чем-то просит. Да что там, он впервые говорит со мной по душам!
— Очень скоро в отношениях с Натали мы зашли в тупик. Особенно когда она подсела на наркотики. Нужно было навсегда обрубить с ней все связи, но я не сделал этого. Пожалел ее. У Натали родители погибли в аварии, она осталась одна. И опять сработал мой личный триггер... Я понадеялся, что она выкарабкается, возьмется за голову с моей помощью. Но ошибся. Очень сильно ошибся, Яна. Потом эта беременность... Мы ведь предохранялись, рождение ребенка совершенно не входило в планы. И каким способом она забеременела? Скрывала зачем-то свое положение... Человек сыграл на моих чувствах и долге. Это такая низость и подлость. Натали поставила под удар свое здоровье, здоровье нашего ребенка и его будущее, не подумав о последствиях. Я снимаю с себя все обязательства перед ней. Я сделал все и даже больше, чтобы она выносила этого ребенка, родила его. Чтобы перестала принимать дурь. А что в итоге получилось?
Андрея трясет. Нас обоих.
— Блядь, — вздыхает он, прикрывая глаза, как будто ему нехорошо.
Хотя, возможно, так и есть. Волчонок не привык обнажать душу перед другими. Своей откровенностью Андрей дал понять, что я для него значу. И не только понять — он в открытую об этом сказал! Если бы эти слова я услышала раньше… Скольких глупостей можно было бы избежать!
Обнимаю Андрея, поддавшись сиюминутному порыву. Прижимаюсь губами к его шее, там, где сейчас бешено бьется пульс. Даже если завтра пожалею — плевать. У нас было много секса, ненасытной страсти, однако почти не было таких моментов, как этот.
— Останься со мной. На всю ночь. Пожалуйста. — Опять становится страшно, и не хватает воздуха, чтобы признаться, но я беру себя в руки и продолжаю: — Мне было так плохо в эти дни…
Андрей отстраняется, смотрит на меня.
— Ты моя огромная незаживающая рана. Между нами словно тонкий лед. Все очень хрупко, мало доверия, и впереди одна неизвестность. Но именно сейчас, в этот самый момент я хочу, чтобы ты был рядом. Остался со мной на всю ночь и согревал в своих сильных объятиях…
Опускаю руку, нахожу ладонь Андрея и сжимаю его пальцы.
— Я чувствую, что и тебе это необходимо.
Он молчит. Пугаюсь, что откажет. Но Андрей вдруг соглашается. Снимает меня со своих колен и идет к двери.
— Сейчас вернусь, — твердо говорит он. — Только решу вопрос с медсестрой, чтобы мне разрешили задержаться до утра.
Вроде делился тем, что никогда и никому не рассказывал, я, а сильнейшим эмоциональным штормом накрывает Яну. Она с такой силой прижимается ко мне, когда возвращаюсь, уладив формальности с персоналом отделения, что едва могу устоять на ногах.
— Ну ты чего? — Глажу Яну по спине, чувствуя, как она дрожит. — Обещала не плакать, помнишь?
Она громко угукает.
— Давай обнулим это обещание? — предлагаю я. — Если хочется плакать, поплачь.
— Не хочу, — отзывается Яна тихо. — Лишь боюсь, что с Алиной... — Она осекается и резко отшатывается от меня, тяжело вздыхает. — Тебя еще одна потеря окончательно сломает, я тоже не справлюсь со своей болью, и в итоге будет три загубленных жизни. Я ведь с детства к тебе неравнодушна, но поняла это, когда мы стали близки. И напряжение, копившееся между нами... Я столько думала о наших отношениях, о нас с тобой. Каждый день! Но даже представить не могла, что ты давно испытывал ко мне влечение…
Я замираю, не делая попыток приблизиться и снова заключить Яну в объятия. Она выглядит ошеломленной. Это и останавливает. Мы словно опять оказались на хрупком льду. Но если несколько месяцев назад нас сжигала страсть и мы ушли под воду с головой, отдавшись своим чувствам, то сейчас страшно потерять тонкую ниточку доверия, сделав ошибочный шаг.
