не ты, мама.
Я стала идти дальше, не желая больше вести бессмысленный разговор. Ее ничем не проймешь. Не изменишь. И видимо, так было всегда, просто раньше, не было у меня того, за кого я стану бороться. Я не стала за себя, но сына в обиду не дам. И не стану вымаливать чью-то любовь для него.
Мне проще отсеивать таких людей из своей жизни, чем доказать, что мой малыш нуждается в чьем-то понимании.
У него есть я и это главное.
Мама что-то крикнула вдогонку, но я не услышала, а за мной идти она не стала.
Я была ей благодарна за все. За жизнь, за воспитание и долгие годы, что она была рядом и растила меня, но теперь это все.
Больше никаких шагов навстречу. В следующий раз должна прийти она. А я уже буду думать, нужна ли она в жизни моей и моего малыша.
Всю дорогу до дома я думала о словах, о прежней жизни, что я хотела бы еще ей сказать, но забыла.
Но решила, что все было правильно. В том смысле, что я сказала достаточно. Не хочу усугублять. Мое мнение она услышала, а как с ним поступить, решать ей одной.
Я думала, что медленная прогулка станет чем-то, что заставит выкинуть из головы мысли о встрече и прошлые обиды, но в квартире все стало хуже. Настроение упало. В глазах пеленой стояли слезы. По нервам била ненависть.
Сын проснулся и поев стал играть с той самой погремушкой, которую принес вчера Олег. Вот тут я просияла внезапно.
Мысли о нем стали успокаивать, а на моем лице заиграла улыбка.
В порыве написала сообщение Олегу и оставила телефон лежать на открытой переписке с ним, пока занималась по дому делами.
Удивительно, что он появился в моей жизни в сложный момент, помог и теперь по сей день заставляет мое сердце раненое стучать.
Олег
На часах было начало десятого, когда я ехал по уже ночному городу домой от Саши. Я улыбался.
Она вызывала самые светлые чувства. Пусть я, обманывая себя, не желал давать им определение и глубину, но, быть может, это все потому, что я испытываю к ней, не вяжется с пресловутым «люблю»? Или смягчить вину за обман, не знаю.
Немного самокопания, и я забывался окончательно в ней.
Она хороша, даже слишком.
Все усугубляла ложь.
Я знал, что это бомба замедленного действия, но решил молчать. Пока что я не был готов рассказать ей обо всем. Потому что знаю, чем это обернется.
Не тем, что она уйдет! Хотя я этого тоже боялся.
Но было кое-что еще… Она станет винить себя. Это допустить я никак не мог.
Жанна написала, чтобы я купил ей зефир, поэтому я заехал в супермаркет и прикупив на утро сыну немного вкусной ветчины для бутербродов и батон нарезной поехал домой.
Припарковал машину и стал подниматься в квартиру. Мне стал звонить незнакомый номер и я, подняв трубку, будучи в лифте, не смог услышать кто там и что. Единственное, что донеслось до моего слуха это отдельные слова: жена, авария, больница.
Глава 18
Как назвать то, что произошло?
Я лгал. Я желал поставить точку с женой. В итоге она лежит на больничной койке после аварии, а я молчу, зная, что не могу поступить с ней так сейчас.
Я приехал сюда час назад. Алла уже лежала в палате. Мне позволили пройти. Увидев ее с перебинтованной головой и сломанной ногой, я не мог поверить, что это произошло.
Прогноз хороший. Сотрясение имеется, но оно несерьезное. И все же, когда она проснется, я буду ей мужем. Все еще мужем.
Что, если Вселенная пытается мне что-то сказать? Какой это шифр?
Мысль отличная, но я не верю в заговор.
Жанна осталась с сыном. Я попросил ее молчать и отвезти его утром в школу. Потому что я заночевал в больнице.
Утром тело выкручивало от неудобной позы. Я посмотрел на жену и, не найдя в ней признаки пробуждения, отправился умываться.
Дальше сходил за кофе и купил бутерброд в буфете, на первом этаже.
Вернувшись, я столкнулся с врачом, который пришел посмотреть состояние.
– Она скоро проснется. Позовите меня, когда это произойдет.
– Конечно.
Я почти доел свой завтрак, как она открыла глаза. И первым, что было, когда Алла, увидела меня, она стала плакать.
– Все в порядке. Все обошлось, – я сжал ее руку и сел рядом.
– Олег, – она снова начала лить слезы.
– Алла, ты теперь в безопасности.
Я говорил мягко и хотел пойти за врачом.
– Я так виновата, Олег. Прости меня, родной.
Таких слов я не слышал от нее уже очень давно. Все уменьшительно-ласкательные слова заменились именами давным-давно.
Видимо, так на нее повлияла авария.
Врач осмотрел жену, а я в это время позвонил на работу, предупредить о выходном.
Вернувшись, я не услышал ничего нового от врача.
У меня были вопросы к жене, но задавать их сейчас было бы ужасно неправильно.
Все на потом.
Теперь вина была с удвоенной силой.
Мы переписывались с Сашей, и я знал, что сказать ей обо всем, тем более не смогу. После правды попросить подождать пару недель или месяц, пока не подам на развод? Глупость несусветная.
Это воронка. И она засосала меня с головой. Думаю, я уже никогда не смогу выйти из нее безболезненно. И самое ужасное, что страдать в итоге будут все.
Я бы хотел поговорить с отцом. Он нашел бы слова сразу. Помог разобраться или даже натолкнул на мысль, указал направление.
Я чертовски злюсь на себя. Я не могу вернуть все обратно и поставить точку в правильном месте и вовремя. А сейчас, остановить долбанный механизм вообще не в силах.
Сын тревожился и приезжал к Алле каждый день, пока она была в больнице. Но продержали ее там всего три дня. Просто понаблюдали за состоянием и в среду мы уже были дома.
Алла стала другой.
Она постоянно улыбалась мне, гладила по руке, если я был рядом. Просила обнять… остаться чуть дольше, задержаться с ней.
Это контрастировало с тем, какими мы были последнее время.
Но я видел, как она затаивала дыхание, стоило мне начать говорить. Она боялась, что я начну тот самый диалог, который над нами обоими висел с прошлой недели.
Во вторник я приехал к Саше. И понял, что меня гнетет происходящее.
Я ощущал вину сильней, чем когда-либо. С губ срывались вздохи, как если бы
