у самого внутри все покалывает от предвкушения. А может это от осознания, что держу на плечах весь мир. Сына своего. Наследника.
— Рыбалка… Вот это да-а-а-а…
Я уверен, рыбалки в жизни Тимура еще не было. И я очень рад, что первое воспоминание о таком важном для мужчины занятии он разделит со мной.
Но первым делом мы, конечно же, идем здороваться с окапи.
Окапи — это святое.
Наверное, запомнил, что в маленькой ручке лежит вкусное лакомство.
Мы кормим зеброжирафа. За эмоции, которые отражаются на лице сына, я готов еще раз отсидеть, честно, но верю, что Вадим все организует и парень вернется в среду обитания.
— Ты ему имя не дал, кстати, — обращаюсь к Тиму, когда сын гладит животное по носу, а окапи в это время пылесосит с моей ладони морковные крошки.
Тимур выглядит таким завороженным, что я даже не уверен, слышит ли меня. Но, оказывается, слышит.
Не отрывает от животного глаз, несколько секунд беззвучно шевелит губами, а потом отвечает уже мне. Довольно громко.
— Это не я его должен назвать, Игорь. У него же есть папа и мама. Детей называют папы с мамами. Если папы есть, конечно…
Возникшая пауза заполняется новым детским шепотом — это Тим разговаривает с окапи. А у меня в груди ворочается ревность.
Знаю, что лучше бы сдержаться от развития темы, но не могу.
— А у вас с твоей мамой папы нет, я правильно понимаю?
Кивает.
— У нас с мамой был Артур. В Италии…
Помню этого перца. Всегда к нему относился плохо. Он подбивал клинья к Агате и до нашего брака, и во время брака. После тоже, получается.
И вроде я злой до белых пятен перед глазами, а права злиться не имею.
Сам ее оттолкнул.
— Он был твоим… М-м-м… Что-то типа папой? — Спрашиваю, представляя, как бы смачно Агата меня сейчас огрела за наглость.
Тим устало вздыхает. Понимаю, объяснять такому дураку как я — непросто. Но сын идет навстречу.
Отвлекается от окапи, смотрит на меня и разводит руки.
— Артур был моим другом. И остается. Мы с ним часто созваниваемся. Он — как ты… — Тимур думает. Я улавливаю в глазах сына сомнение. Потом манит меня пальцем ближе. Я подставляю ухо. Слышу шепот: — Только ты мне еще больше нравишься, если честно. И маме, кажется, тоже…
Не могу сдержать улыбку. За спиной растут крылья. Ну если даже сыну кажется… Значит, ни черта не кажется.
— Спасибо, Тимур, — благодарю его предельно серьезно. — Мне очень приятно знать, что я нравлюсь вам с мамой. Вы мне тоже очень сильно нравитесь.
Тим с определенно унаследованным от матери благородством кивает, принимая уже мое признание. А потом возвращается к прощанию со своим жирафом.
Мы с сыном проводим вместе замечательный день.
Я сбиваю все рабочие звонки. Общаюсь только с Агатой. Спрашиваю, как у нее дела и отчитываюсь о наших.
Прекрасно понимаю, что ей сейчас не до нас. Просто хочу, чтобы она помнила: кроме смерти есть еще жизнь. И она заключается в детях. Из нашего с ней сына жизнь бьет ключом.
Мы с Тимом на ютубе смотрим, как складывать палатку. Делаем это вдвоем. Сначала промахиваемся — уже установив, замечаем, что сделали это на муравейнике. Приходится доставать колышки, отряхивать и переносить.
Собираем к купленным дровам еще и ветки — для запаха. Зачищаем от коры палочки, на которых будем жарить зефир. Раскладываем мясо с овощами. Картошку в фольгу заворачиваем.
Тимур рассказывает мне по-настоящему неизвестные вещи. Оказывается, у меня очень увлекающийся и скрупулезный сын. Он знает все на свете о жирафах, много об архитектуре, а еще о космосе и планетах.
Мне не приходится притворяться. Слушать его интересно. Мы задаем друг другу вопросы.
Он — про мою работу, семью, детство. Я — про их быт с мамой.
Осознание, что она дала ему прекрасную жизнь, отказавшись от брошенной как подачка поддержки в виде сумки с деньгами, бьет по совести. Я понимаю, что они и дальше вполне могут жить без меня. Но для меня это было бы огромной трагедией.
Ставлю мясо на огонь и читаю сообщение от Агаты.
«Я освободилась. Еду домой»
«Все нормально?»
Она медлит. Видимо, думает, соврать ли. А я и так знаю, что нет.
«Побудешь с Тимом до завтра? Боюсь его тревожить. Вдруг расплачусь?»
Агата спрашивает, с потрохами выдавая свою беззащитность. Я прерывисто вздыхаю. Смотрю на сына — он бегает вокруг палатки, играя в какую-то непонятную для меня игру. Понимаю, что одиночество ей сейчас ни к чему.
«За тобой Марк заедет. Приезжай к нам. Здесь вкусно кормят. Да и как ты можешь не попрощаться с безымянным окапи?»
Действительно.
Захожу в бесконечную череду пропущенных и нахожу там номер Марка. Набираю его, чувствуя, что на губах играет улыбка.
Склоняется, протягивает Агате руку, помогая выбраться из машины, а вот жена смотрит на него не слишком дружелюбно.
— Все сделано по красоте, шеф! — Отвечаю благодарным кивком на заверение Марка.
Но дальше все внимание — ей.
По Агате видно, что она устала, нервничает, может даже злится. Подходит ко мне. Рефлекторно вкладывает свои — холодные — руки в мои ладони. Я сжимаю, она вскидывает взгляд.
— Он нас чуть не убил… — Выдыхает, а я скашиваю взгляд на Марка. Тот вряд ли слышит, но и сам понимает, что гнал. Разводит руками.
Я качаю головой.
Завтра впишу ему пистонов. А сегодня возвращаюсь глазами к Агате.
— Уволю. — Обещаю, она хмурится и мотает головой.
— Нет уж. Он слишком тебя любит. Ты не можешь с ним так поступить. Я полтора часа слушала, какой Игорь хороший человек…
Несдержанно смеюсь. А еще наслаждаюсь тем, что Агата по-прежнему не выдергивает из моих ладоней руки. А пальцы дрожат уже значительно меньше.
Я вряд ли рискну спросить, как прошел ее день. Хочу, чтобы отвлеклась.
— Тогда премию дам, — бывшая жена смотрит на меня долгим взглядом, а потом вздыхает.
Оглядывается на Марка.
— Спасибо, Марк, но вы так в следующий раз не гоните, хорошо?
— Конечно. Игорь Николаевич просто сказал, что здесь мясо стынет. Нельзя мясо остывшим есть…
Агата еще раз вздыхает, но не спорит.
Кажется, поняла, что каши с нами не сваришь.
Вытаскивает свои руки из моих и идет по направлению к костру.
Тимур бежит навстречу. Мать приседает, он врезается в нее и начинает обнимать. Она гладит его по голове, целует.
Их подсвеченные мерцающим светом пламени силуэты выглядят так красиво, что я еле сдерживаюсь, чтобы не достать
