Ее бедра обхватывают мою голову, и она содрогается от оргазма. Такая красивая. Она всегда прекрасна. Но это мой любимый ее образ: голова откинута назад, длинные рыжие волосы спадают по изгибу позвоночника, рот открыт в форме буквы «О», в глазах — чистое удовлетворение.
Да, именно такой взгляд я хочу видеть, как можно чаще.
Глава двадцать шестая
Холли
Я нервничаю. Я не могу нервничать прямо сейчас, но бабочки, порхающие в моем животе, не прочитали уведомление. Я знаю, что Ти надел свою обычную маску безразличия, как будто его ничто не трогает. Но это, должно быть, причиняет ему боль. Сегодня похороны его отца. Мы стоим на ступеньках церкви, приветствуя прибывающих гостей, с одной стороны от него стоит его мать, с другой — я.
Глория не слишком обрадовалась, увидев меня рядом со своим сыном. Кроме ледяного взгляда, который сам по себе говорит о многом, она не сказала мне ни слова. Тео то и дело крепче сжимает мою руку. Это единственный знак, который он подает, что с ним не все в порядке.
Я чувствую себя бесполезной. Я должна утешить его, облегчить ситуацию. Но не знаю, как это сделать. Я здесь не в своей тарелке. Я помню, какое горе я испытывала на похоронах Дилана — никто ничего не сказал (или не мог сказать), чтобы что-то изменить.
Поэтому я ничего не говорю. Я стою здесь рядом с Тео, держу его за руку и улыбаюсь людям, когда они приветствуют его, а затем меня.
Один мужчина полез обниматься. После того как Тео зарычал — да, буквально зарычал — и оттащил меня назад от этого человека, никто больше не пытался сделать то же самое. Однако они обнимают сначала мать Тео, а потом его.
Людей здесь больше, чем я могла себе представить. Отец Тео, должно быть, был широко известен, и, судя по слезам и расстроенным лицам, его любили — можно так предположить.
Я чувствую, как тело Тео напрягается, когда к ступенькам подходят трое пожилых мужчин.
— Глория, мы соболезнуем тебе и твоей семье, — говорит первый из них, протягивает руку и целует ее в каждую щеку. Глория разражается очередным приступом слез. — Ти, мы поговорим позже. — Тот же мужчина кивает Тео, затем пожимает ему руку и повторяет жест.
Много поцелуев в щеки. Я рада, что Тео дал всем понять, что я не из тех, кого можно трогать. Я бы не выдержала, если бы все эти незнакомцы прикасались ко мне.
Когда первый мужчина наконец обращает на меня внимание, Тео представляет меня.
— Хэл, моя жена — Холли. — Первоначальный шок от моего статуса исчезает так же быстро, как и появился.
— Холли, какое прекрасное имя для прекрасной девушки. Я сожалею о потере вашей семьи. — Он наклоняется и целует мои щеки — одну, потом другую. Рука Тео сжимается вокруг моей, но он не вмешивается.
Все повторяется и со следующими двумя мужчинами. Меня представляют, как жену Тео, и они прощаются со мной, после чего уходят в церковь. Тео наклоняется ко мне и шепчет:
— Это главы трех других семей. Не направляй на них оружие, Dolcezza. — Он ухмыляется, отрывая свое лицо от моего.
— Очень смешно, — бормочу я.
Следующим по лестнице поднимается человек, которого я ожидала увидеть в последнюю очередь: Лана в сопровождении своего брата. Она обнимает Тео, и я чувствую, как выпрямляется моя спина. Как у нее хватает наглости прикасаться к нему, предлагать ему утешение прямо сейчас, я не представляю. У меня чешутся руки, чтобы выцарапать ее маленькие красивые глазки. Она сделала это.
— Я очень сожалею о твоей потере, — говорит она Тео.
— Еще бы, — говорю я себе под нос, впрочем, недостаточно тихо. Тео притягивает меня к себе, обхватывая рукой мою талию. Я не уверена, пытается ли он опереться на меня для поддержки или прижать меня к себе, чтобы я не сделала ничего необдуманного. Скорее всего, последнее. Определенно.
— Спасибо. Как и я о твоей, — говорит Тео. Похороны отца Ланы были назначены на следующие выходные. Они не хотели устраивать двое похорон в один день.
Лана заходит в церковь, уводя с собой своего жуткого брата. Этот мудак просто стоял и смотрел на нас, не говоря ни слова. Такая чертова грубость. Я не жалею, что приставила пистолет к его голове. Но мне жаль, что я не нажала на курок. Эта кровожадная мысль повергла меня в шок. Я не склонна к насилию. Обычно нет, но что-то в этом человеке заставляет меня хотеть причинить ему боль. Увидеть, как он истекает кровью. Что, черт возьми, со мной происходит?
— Пора, — говорит отец Томас, распахивая двери.
Тео входит точно так же, как мы стояли: я — с одной стороны, его мать — с другой. За нами следуют по меньшей мере шесть человек — большие мужчины в черных костюмах. Забавно, что похороны — единственное место, где эти люди действительно уместны. Они одеты по случаю.
Служба проходит как в тумане. Я все время смотрю на Тео, но черты его лица неподвижны. Если бы не легкое подрагивание руки, никто бы не заподозрил, что он сейчас хоронит своего отца.
— Тео, не хочешь ли ты сказать несколько слов? — спрашивает отец Томас.
Долгое мгновение Тео сидит. Не двигаясь. Даже не вздрагивает. А потом он встает, только он забыл ту часть, где должен был отпустить мою руку. Он тащит меня к подиуму, где я располагаюсь чуть позади него и слева, держась за ту же руку, пока он обращается ко всем.
— Спасибо, отец Томас. Как многие из вас знают, мой отец был великим человеком. Человеком чести. Человеком, который ставил нужды семьи выше своих собственных. Он был предан до мозга костей. Мой отец научил меня всему, что я знаю. Я могу только надеяться, что стану наполовину таким же сильным лидером, каким был он. Но я буду идти вперед, стараясь соответствовать его примеру.
Толпа молча смотрит, как Тео ведет меня обратно вниз по ступеням. Но на скамью он не возвращается. Пройдя со мной через занавески, он открывает деревянную дверь. Но прежде чем закрыть ее, он останавливает двух мужчин, идущих позади.
— Проследите, чтобы никто сюда не вломился.
— Да, босс. — Их идентичные ответы обрываются хлопком двери.
В следующее мгновение Тео подхватывает меня и усаживает на деревянную скамью. Его рот сливается с моим, язык проникает внутрь. Торопливый. Ищущий. Я обхватываю его за шею и прижимаю к себе. Моя юбка задралась, Тео судорожно пытается расстегнуть ремень и брюки, затем он сдвигает мои трусики в сторону и входит в меня одним движением. Сильно.
— О, черт, — вскрикиваю я, и требуется некоторое время, чтобы боль утихла. Но Тео не останавливается, он продолжает вколачиваться в меня. Его движения бешеные. Я никогда не видела его таким отчаянным. Я обхватываю его ногами за талию и побуждаю его взять меня. Взять все, что ему нужно. Если это единственное утешение, которое я могу ему предложить, то я с радостью его дам.
Проходит совсем немного времени, и моя влага покрывает наши тела. Он входит и выходит, и с каждым неистовым проникновением мне кажется, что он уже не сможет проникнуть дальше в мои глубины. Но так или иначе ему это удается. И когда он это делает, он как будто захватывает новую часть меня.
— Бл*дь, Холли, ты мне нужна. Мне чертовски нужно почувствовать, как ты кончаешь. Это, тебя. Ты гребаное совершенство в моем хреновом во всех смыслах мире. Кончи для меня, Холли. Сейчас же, — требует Тео.
Он протягивает руку между нашими телами и сжимает мой клитор. Одно касание — и я кончаю. Падаю с обрыва. Вижу звезды.
Тео напрягается, его толчки становятся все более жесткими. Он кончает в меня, прежде чем его голова падает мне на грудь. В течение минуты мы не двигаемся. Затем я чувствую это. Его грудь тяжело вздымается и опускается, влага пропитывает мой топ.
— Шшш, все хорошо. Все будет хорошо. Мы пройдем через это вместе, Тео. — Мои слова утешения — дерьмо, даже я это знаю. Я глажу его волосы и поднимаю его голову, чтобы его глаза встретились с моими. — Все будет хорошо, — повторяю я. Мне незнакомо горе потери родителей — не в этом смысле, — но я знаю, что такое горе. И хотя оно, возможно, никогда не пройдет, жить с ним станет легче.
