— Профессиональная игра — это то, ради чего я работала всю свою жизнь, — сказала она. — Играть за международную команду было бы мечтой, ставшей явью.
Ровный, отрепетированный тон заставил меня выпрямиться. Она говорила так, словно разговаривала с репортером или агентом.
— Чьей сбывшейся мечтой? — спросил я.
Она резко подняла голову и уставилась на меня, покусывая нижнюю губу. Затем она выдохнула так громко, что это было похоже на порыв ветра, донесшийся из ее дома до моего.
— Моя мама была профессиональной волейболисткой. Она прошла весь путь до Олимпийских игр, чтобы завоевать золото.
— Черт возьми. — Я присвистнул. — Это большое достижение.
— Она очень хочет, чтобы я пошла по ее стопам, — сказала она. — Это ее мечта, ставшая реальностью. Когда-то она принадлежала и мне.
— Что изменилось?
Она указала пальцем на окно, выводя слово на стекле.
— Я.
В ее голосе была такая грусть, что я пожалел, что ее здесь нет. Что мы вели этот разговор не в моей гостиной или на кухне, и между нами не было такого большого пространства. Но если бы она была здесь, я сомневался, что смог бы сдержаться. Сдержаться, чтобы не заключить ее в объятия, не сделать что-нибудь, чтобы прогнать эту грусть. Поэтому я оставался во дворе, а она — в своей комнате.
— О чем ты мечтаешь? — спросил я.
— Я хочу быть счастливой, — прошептала она, как будто это был секрет, в котором она боялась признаться. — Я учусь на последнем курсе университете, и у меня нет никаких желаний, кроме как чаще улыбаться. И чтобы было достаточно денег, чтобы покупать вкусную еду и брать напрокат дрянные фильмы восьмидесятых и девяностых годов.
Я усмехнулся.
— Приоритеты.
Ее улыбка стала шире, и она написала что-то еще на окне, но я не мог разобрать, что именно.
— Не странно ли, что у меня такие низкие ожидания?
— Полагаю, большинство людей возлагают на тебя большие надежды?
— Заоблачные.
— Устанавливай любые ожидания, какие хочешь, — сказал я. — Но, на мой взгляд, желание улыбаться чаще, не значит, что ожидания занижены.
Она положила руку на стекло, почти как в объятии. Когда она опустила руку, я подумал, что она закончит разговор, но она прислонилась к окну и поднесла телефон к другому уху.
— А что насчет тебя? Ты всегда хотел стать тренером?
— Да. Еще со средней школы.
— Правда?
Я кивнул и указал в сторону городских огней.
— Я вырос здесь. Мой тренер все еще работает в средней школе. Он хороший человек. Именно такой человек был мне нужен, когда я был подростком. Он всячески подталкивал меня к тому, чтобы я смог заработать стипендию. Мне нравилось играть, и я был довольно хорош. Может быть, даже великолепен. Но недостаточно хорош для НФЛ. Я всегда знал, что «Штат Сокровищ» — это то место, где я проведу свою последнюю игру.
Когда я оглядывался на свое время в качестве игрока, я ни о чем не жалел. В колледже мне нравилось играть в команде. Мне посчастливилось завести друзей на всю жизнь, таких как Форд.
— И что было дальше? — спросила она.
— После окончания университета я устроился на работу в Орегон тренером «Дакс». Когда я подавал заявление, это было рискованно, но мне повезло. Я многому там научился. Работал как проклятый. Затем, несколько лет назад, в «Штате Сокровищ» открылось место, и я ухватился за возможность вернуться домой.
Дядя Эван умер, и Фейт нуждалась в помощи. Не то чтобы она когда-нибудь попросила бы меня вернуться домой, но в тот день, когда я появился с нагруженным грузовиком, тащащим за собой фургон, на ее лице было такое облегчение. Как будто она была в нескольких секундах от того, чтобы упасть в обморок.
— Если повезет, я буду тренировать «Диких котов» до скончания своих дней. — Эта работа приходилась мне по душе. Мне не нужно было быть главным тренером. Мне не нужно было переходить в более крупный и престижный университет. — Возможно, это означает, что мои ожидания тоже занижены.
— Мне нравятся твои ожидания, — тихо сказала она.
Между нами установилась тишина, пауза, которая означала бы окончание большинства звонков. Но я не мог заставить себя повесить трубку. И она не отходила от окна.
— Торен? — Она не повесила трубку, но отошла от стекла, прячась где-то в своей комнате.
— Куда ты пошла?
На заднем плане послышался шорох, как будто она опустилась на край кровати.
— Я случайно услышала, как ты разговаривал с Милли на днях. Я наполняла свою бутылку водой в коридоре перед кабинетом.
— А. — В тот день я заставил двух своих подопечных, у которых упала успеваемость, уделить больше внимания учебе и меньше — футболу и девушкам. Убедившись, что они устроились, я пригласил Милли поесть пиццу. И в течение часа позволял ей уклоняться от любых попыток завести разговор о Форде.
— Милли — одна из моих самых старых подруг. Мы вместе учились в колледже.
— А она, эм, знает? О нас?
— Никто не знает.
В трубке послышался еще один долгий вздох.
— Вы двое…
Мне даже понравилось, что она не смогла закончить предложение. Мне даже понравилась нотка зависти в ее мягком голосе.
— Нет. Такого никогда не было.
Только не между нами. Милли и Форд? Это была другая история.
— Хорошо, — выдохнула она.
— Хорошо.
Потребовалось еще одно затишье, еще один отрезок тишины, но затем она вернулась к окну, лениво проводя пальцем по стеклу.
— Ты хорошо смотрелся сегодня у скамейки запасных, Торен.
Торен. Не тренер. Не тренер Грили.
Торен.
Она назвала меня по имени. Потому что для нее я никогда не был тренером. А для меня она всегда была Дженнсин.
— Мне понравилось видеть тебя там, — признался я.
Два утверждения, которые ни один из нас не должен был произносить, но все равно произнес.
— Уже поздно, — сказала она. — Мне, наверное, нужно немного
