Лучшего, большего.
Как будто был разочарован.
Что ж, нас таких тут двое.
Через несколько дней случилось страшное: театр предложил Алеше сыграть Фамусова.
Я находилась в его квартире, меланхолично раскладывала сложный пасьянс на обычных игральных картах.
Грустная и злая.
Что толку знать свое будущее, если от этого никакого веселья и сплошные хлопоты?
Если бы я не гадала на Антона, явно была бы сейчас счастливее. Вероятно, я до сих пор даже не взглянула бы в его сторону, а он – в мою.
Может, я изменила ход событий? Слишком активно вмешалась в предсказанное и тем самым перечеркнула расклад? И теперь мы на всю жизнь останемся в разладе?
Алеша прошел в комнату, не разуваясь.
Рухнул на диван прямо в пальто.
– Моя жизнь кончена, – сообщил он. – Фамусов… Фамусов!
Мне понадобилось несколько минут, чтобы вникнуть в суть трагедии.
– Ну, для Чацкого у тебя все же фактура не та, – произнесла я осторожно.
– Тысячи пьес! Миллионы ролей! Но мне предложили Фамусова! Фамусова! – взорвался он и начал задыхаться.
Я побежала за его каплями от давления.
– Может, – капая лекарство в стакан с водой, спросила робко, – тебе тоже перейти в экспериментальный театр, где служит богическая Римма? У них репертуар шире классического.
– Ни за что! Они играют в торговом центре! Там всего сто зрительских мест! Это вообще не театр!
– Но Римма кажется счастливой.
– Что ты мне о ней талдычишь, – рассердился Алеша еще пуще. – Я высказал руководству театра все, что думаю про этих мерзавцев. Всю жизнь на сцене… Да я… Да они… Фамусов! – Выпил лекарство залпом, повернулся лицом к спинке дивана и накрылся пальто с головой.
Я стащила с него ботинки.
Долго сидела рядом и гладила по спине.
Какие слова можно найти для того, кто никак не смирится с реальностью?
Алеша старел, но отказывался это признавать. Вступал в новую полосу своей жизни, но цеплялся за прошлую.
Будь он обычным человеком, этот переход давался бы ему проще, но для артиста, привыкшего к поклонницам, все казалось куда мучительнее.
Глядя на своего мужа, я поняла, что популярность – самая сильная зависимость в мире. Вызывает стопроцентное привыкание.
Ночью Алеша разбудил меня, жалуясь на боль в груди.
Я вызвала «скорую».
О том, что надо позвонить кому-нибудь, подумала только утром.
Ветер гонял редкие тучи по серому хмурому небу. В больничном скверике деревья теряли листву.
Половина седьмого. Еще слишком рано. Или у нормальных людей уже прозвенел будильник?
Я вздохнула и набрала Антона.
– Мирослава? – отнюдь не дружелюбно буркнул он.
– Ночью у Алеши был обширный инфаркт, – сообщила я устало. – Делали коронарное шунтирование. Сейчас он в реанимации, меня туда не пустили. Если все будет нормально, в палату его переведут через пару дней. Сейчас я еду домой. Пятая горбольница.
– Он в порядке? – быстро спросил Антон.
– Прогнозы хорошие.
– Понял. Еду.
– Ага. – Я отключилась и побрела к остановке.
После длинной бессонной ночи меня чуть знобило. Мысли метались бестолковые, отрывочные. Надо ли отменить всех моих клиентов? Смогу ли я добиться, чтобы мне позволили остаться у Алеши в палате? После шунтирования нужен уход, я знала об этом многое – бабушка тоже сильно болела. Как все устроить наилучшим образом? Сколько денег у меня отложено?
В теплом троллейбусе меня разморило. Я клевала носом и даже не собиралась реветь.
Всякое ведь случается, и такое тоже.
Как человек влюбляется в человека? Я имею в виду, должна же быть какая-то внятная причина.
Люди говорят о неуловимой химии, например. Запахе или выражении глаз, улыбке или ямочках на щеках, тембре голоса или еще каких-то глупостях, от которых екает сердце.
У меня оно екало, когда Антон произносил мое имя. Это у него получалось невероятно интимно и в то же время так, будто я была действительно важна.
Но, разумеется, это не могло быть причиной для любви.
Я влюбилась в него из-за еды.
И если вы себе сейчас представили что-то романтичное, вроде ужина в Париже или завтрака в Венеции, то немедленно перестаньте. Это была безвкусная диетическая еда, без соли и на пару. И она предназначалась не мне.
По правде говоря, в эти месяцы я влюбилась в Антона трижды, и каждый раз у меня была вполне конкретная причина.
Когда у Алеши случился приступ, Антон приехал в больницу и сразу все разрулил. Договорился о платной палате, пообщался с лечащим и главным врачами, подкинул медсестрам и санитаркам конвертики на шоколадки.
– Ты можешь сама остаться с Лехой, – сказал он мне, – а можно нанять сиделку. Как тебе будет удобнее?
Мне?
Удобнее?
Разве сейчас время задавать такие вопросы?
– Сама останусь, конечно, – ответила я, – не волнуйся, у меня есть опыт ухода за больными.
– Позвони, если тебе куда-то понадобится или если устанешь, я на подхвате, – попросил Антон и повесил трубку.
Это было непривычно.
Когда заболела бабушка, я была совсем одна – юная, все время напуганная и ничего не понимающая.
Оказывается, это очень важно – не оставаться одной в беде.
Я и раньше знала, что Антон очень ответственный человек, но знала теоретически. На практике оказалось, что это как огромный зонт, который прикрывает тебя от ненастья.
Через пару дней Алешу перевели в палату, и я переехала туда. У меня была вполне сносная кушетка и сотня книжек на читалке, которые я давно планировала прочесть, но все время откладывала.
Что может быть проще пребывания в больнице, особенно если сама ты здорова? Не надо никуда бежать, не надо ни о чем думать – ты словно едешь в поезде, и мир становится маленьким и спокойным.
Но вскоре оказалось, что по сравнению с Алешей моя бабушка была сущим ангелом – она не капризничала и не жаловалась, стойко переносила процедуры и всегда улыбалась.
Алеша был из другого теста.
Я торопилась, когда в больничном коридоре налетела на Антона.
– Откуда ты несешься? – удивился он, поглядев на бахилы поверх кроссовок и верхнюю одежду в пакете.
Я поправила белый халат на плечах.
– Из дома, – пояснила торопливо.
Обход вот-вот должен был закончиться, и мне пора было вернуться на дежурство, пока Алеша не разнервничался.
– Что это? – Он заглянул в другой пакет с контейнерами.
Алеша с первого дня отказался есть больничную пищу, и я в шесть утра мчалась домой, чтобы к десяти вернуться с паровыми котлетками и легким бульоном.
– А ты как думаешь?
– Пойдем-ка со мной. – Антон взял меня за руку и
