Ознакомительная версия.
Поцелуи их были обжигающими и поспешными – они словно торопились сказать друг другу, что многое – совсем не то, чем кажется; что их недомолвки и секреты – ничто по сравнению с тем, что они чувствуют друг к другу, и что они значат друг для друга; и что впереди их ждет только счастье, счастье без границ…
– Не отпускай меня, Сережа… Никогда не отпускай… – шептала Аня, дрожащими пальцами проводя по его щеке, оплетая его длинными горячими ногами, осыпая поцелуями его плечи.
– Аня, Аня, моя… – отрывисто выдыхал он в ответ, крепче обнимал ее хрупкое тело, уже не боясь, что может его просто сломать своими крепкими руками – потому что уже не было на эти мысли ни сил, ни времени…
…Утром Аня проснулась рано, едва рассвело. Она всегда плохо спала не дома – будь то пятизвездочный отель или гостевая комната у друзей, просыпалась рано и шла пить кофе. Сейчас ей было нехорошо – накануне все-таки выпила несколько глотков глинтвейна, хотя спиртное ей пить нельзя категорически; голова кружилась и немного подташнивало.
Аня быстро оделась, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Сережу. Как можно тише спустилась по «музыкальной лестнице», открыла дверь (она оказалась незапертой, к удивлению Ани) и вышла на крыльцо.
Вдохнула полной грудью чистый морозный воздух, и обнаружила, почему дом был открыт: в стоящей недалеко от дома беседке курила Наташа. Аня поспешила к ней по тропинке:
– С добрым утром! Я думала, все еще спят, – сообщила Аня, на самом деле обрадовавшись, что не будет одна все утро бродить вокруг чужого дома.
Наташа энтузиазма не разделила, лишь вяло кивнула:
– Привет! Кофе хочешь?
Кофе Ане хотелось, но было неловко отправлять Наташу в дом, и она вызвалась похозяйничать самостоятельно. Наташа с облегчением согласилась:
– Как замечательно, когда гости проявляют инициативу! Все найдешь на кухне, у нас и кофе, и сахар стоят в традиционных местах, не в чулане и не в холодильнике, – улыбнулась Наташа, и Аня засмеялась в ответ.
Все нашлось быстро, Аня сварила кофе на скорую руку – она хотела застать Наташу в беседке и поговорить с ней. Поговорить о чем угодно, лишь бы укрепить эту тоненькую ниточку симпатии, возникшей между ними, и делающую связь между Аней и Сергеем чуточку крепче.
Когда Аня вышла с дымящейся кружкой во двор, Наташа все еще была в беседке. Она устроилась вполне сносно: в пластиковом кресле лежала старая шуба, и, укутанная в эту шубу поверх своей дубленки, Наташа чувствовала себя уютно. В таком прикиде она напоминала боярыню в санях, и Аня улыбнулась:
– Ты похожа…
– Знаю, знаю, на боярыню Морозову, – рассмеялась Наташа. – Мне Алексей уже говорил.
Они замолчали, и Наташа снова погрустнела.
– Что-то случилось? – осторожно спросила Аня. Ей не нравилось вмешиваться в чужую жизнь, и в то же время хотелось помочь – если ее помощь все-таки понадобится, в чем Аня сильно сомневалась.
Но Наташа заговорила.
– Комплекс вины. Я испытываю огромный комплекс вины перед моим сыном, – призналась она.
– За что? – удивилась Аня. Дети были для нее тайным миром, и она уж точно никак не могла понять, как можно испытывать комплекс вины перед трехлетним ребенком!
– За то, что он с бабушкой, – непонятно ответила Наташа. Потом объяснила:
– Бабушка у нас слишком правильная и слишком умная.
– Это разве плохо?
– Само по себе – нет. Беда в том, что свекровь хочет сделать моего сына в три года таким же правильным и умным, как она – в шестьдесят.
– А-а-а. Тогда понятно. Почему тогда няню не пригласите?
– Няню? – удивилась Наташа. – Да Санька в детский сад ходит. Но иногда, конечно, со свекровью оставлять приходится. Но, вообще-то… хоть постоянную, хоть приходящую няню нанимать – это приглашать чужого человека в дом. Я об этом даже не думала!
– А разве в вашем случае родной человек – это хорошо? – Тихо спросила Аня. – Вы ведь понимаете, что у родного – всегда свое мнение. А у чужого будет ваше!
Наташа поразилась этой простой мысли. Конечно, нужно будет все обдумать, но рациональное зерно в этом есть! Она благодарно взглянула на Аню и окончательно решила, что Сергею повезло.
«Пора ему все рассказать»… Аня медленно шла по тропинке, причудливо вьющейся между старых величественных елей на опушке леса. Воскресное утро декабря было тихим и снежным; поэтому Аня, едва проснувшись, решила отправиться на прогулку. Но радостное умиротворение быстро сменилось терзающими душу сомнениями: стоит или нет рассказывать Сергею правду? Она понимала, что на самом деле говорить правду стоит всегда. «Это попросту выгоднее, – говорил отец. – Какой бы правда ни была, если ее долго скрывать – разоблачение неизменно обходится дороже. Иногда приходится платить просто непомерную цену».
Когда это говорил отец, Аня не понимала, какую цену он имел в виду – ведь он не был «дельцом до мозга костей», как можно себе вообразить из газетных статей. Но она совершенно четко осознавала, что в ее случае цена будет неподъемной. Отношения просто не переживут неправды.
«Рассказать, рас-ска-зать», – Аня мерила шагами слоги в этом простом слове, и оно словно пульсировало в висках, став вдруг непривычным. Как обычно бывает, от многократного повторения смысл ушел на второй план, остался лишь набор букв – р-а-с-с-к-а-з-а-т-ь.
Но как это сделать?! Понятно, что словами. Понятно, что нужно видеть лицо Сергея, держать его за руку и знать, что половина этих отношений – ложь.
Можно начать: «Сергей. Я – не обычная девушка. И не потому, что дочь известного бизнесмена Ольховского. Просто, когда мы познакомились, я умирала. А теперь – нет». В смысле, умирать престала… А дочерью все равно осталась.
И вдруг она поняла, что это все – неважно. И ее молчание в данном случае вообще – не обман, и даже не «сокрытие фактов», как сказал бы следователь (если можно вообще вообразить подобное разбирательство!).
…А что тогда?
Разговор возник как-то сам собой и вышел совсем не таким тяжелым, как его себе представляла Аня. Она отправилась в торговый центр за подарками для близких. В этот раз предчувствие праздника ощущалось особенно ярко. Хотя Аня всегда любила всю эту предновогоднюю суету, в самом факте того, что она и в этот раз встретит любимый праздник, таилась огромная радость.
Сверкающая елка стояла в огромном холле, вокруг сновали озабоченные и веселые люди, и это был один из немногих случаев, когда толпа не раздражала – все ждали Новый Год. И хотя прекрасно знали, что чуда все равно не произойдет, а веселье по обыкновению завершится первоянварским ощущением какой-то внутренней пустоты и тщетности усилий, все равно – сейчас все были по это сторону «Первого Января», когда все еще возможно.
Ознакомительная версия.
