– А где он их взял? – удивилась Катя.
– Мы, конечно, тоже задали такой вопрос. Он ответил, что купил, во что мы не очень-то поверили, поскольку... какие у ночного сторожа деньги?.. Но он больше ничего объяснять не захотел. Сказал, что планировал сам картины продать, но, видно, не судьба. И действительно, через несколько дней умер от обширнейшего инфаркта.
– И вы с Костей стали единственными обладателями его тайны?
– Вот именно. Мы, конечно, к моменту его смерти уже побывали в подвале. Картины действительно нашли. Я не разбираюсь в живописи, но фамилии двух художников говорят сами за себя: Коровин, Серов... Ну а остальных я никогда не слышал... Да и Костик тоже. Но дед знал точно, что картины ценные. После похорон я предложил Косте рассказать о картинах отцу и передать их в музей... ну... где дед работал сторожем... будто он так завещал... Костя наотрез отказался. Заявил, что четыре картины точно его, и он сам собирается ими распорядиться. А потом ему надо было ехать на учебу. Перед отъездом он попросил меня, чтобы я пока ничего отцу не говорил, потому что он, дескать, еще подумает, как быть с картинами, и о своем решении объявит в следующий свой приезд. Я согласился подождать.
– Ну и...
– Ну и вот... Он уехал, а я решил спуститься в подвал, переписать фамилии художников... чтобы узнать о них побольше... – Герман замолчал, посмотрел Кате в глаза, а потом закончил: – В общем, картин там уже не было.
– Неужели Костя?
– Больше некому.
– Но... ты его конечно же спрашивал о картинах?
– Разумеется.
– И что?
– Сказал, что продал их все сразу после того, как узнал о них от деда, потому что очень нужны были деньги.
– На что?
– Не знаю. Может, в столице долгов наделал. Со мной он объясняться не захотел.
– Но ведь четыре картины дед завещал тебе!
– Я ему об этом напомнил. А он сказал, что я все равно свою долю безвозмездно отдал бы музею, а так деньги на хорошее дело пошли. На какое хорошее, говорить наотрез отказался.
– И с тех пор вы враги?
– Не то чтобы враги, но... прежней близости нет. Кроме того, я перестал доверять ему. А его, похоже, это ничуть не волнует, поэтому сейчас между нами нет практически никаких отношений.
Герман замолчал, погрузился в воспоминания, но Катю волновали события более поздние, а потому она спросила:
– Гер, а какое все это имеет отношение к Славочке? Ты же от нее пришел и что-то про картины говорил.
– Ах да... – вспомнил Герман и помрачнел еще больше. – Ты оказалась права. У меня просто волосы дыбом встали от ее слов... Короче говоря, она предложила мне свою любовь за дедовы картины...
– Как? – не поняла Катя.
– Так! Я сплю с ней, а она за это говорит мне, где спрятаны картины.
Катю картины интересовали мало, она спросила о том, что ее беспокоило гораздо больше:
– Герочка, а как же можно с ней... Она же инвалид...
– Господи, откуда я знаю?! – вскипел Герман. – Я не собираюсь этого делать! Я просто в ужасе от ее предложений! Кроме того, я не понимаю, откуда взялись картины. Костя же утверждал, что продал их. Неужели не продал? Но почему? И где они?
– А что говорит Славочка?
– Ничего! Расскажет только в том случае, если я... ну... ты понимаешь...
– Понимаю... Но ты же можешь у Кости спросить. Напиши ему письмо!
– Ты представь только, сколько это письмо будет идти, а потом еще и Костино – ко мне! Славочка тут такого успеет наворотить!
– Может, позвонить можно? Заказать телефонный разговор с Москвой.
– У родственников, где живет Костик, нет телефона.
– Ну... можно заказать переговоры на телеграфе. Там такие кабинки...
– Да знаю я... Похоже, придется... Не уверен, можно ли заказать переговор с нашего телефона... Отцу поставили... В общем, выясню.
Молодые супруги немного помолчали, потом Катя опять спросила:
– Гер, а Славочка сказала тебе, что Виталий Эдуардович...
– Сказала, – буркнул Герман.
– Ты не знал?
– Конечно не знал...
Они опять помолчали. Потом Герман резко поднялся и сказал:
– Попробую заказать переговоры с Москвой с нашего телефона. Если не удастся – пойду на телеграф.
– А я? – растерялась Катя.
– А что ты?
– Я боюсь, Гера!
Герман обнял жену, нежно поцеловал в щеку и сказал:
– Ничего не бойся! Я с тобой! Славочка же не набросится на тебя с ножницами!
– Кто знает, что у нее на уме!
– Не бойся, Катя. Я видел, глаза у нее чуть ли не безумные, а потому обещал подумать над ее предложением.
Катя громко охнула. Герман прижал ее к себе еще крепче и прошептал в ухо:
– Я люблю тебя, Катя, а потому у меня не может быть никаких других женщин... Но Славочку надо было как-то... обезвредить, что ли... на время.
* * *
Объясниться с братом Герману не удалось. Как только речь заходила о картинах, тот бросал трубку.
– Гера! Нам надо уехать из вашей квартиры! – полным отчаяния голосом проговорила Катя. – Я не могу сидеть за столом вместе со Славочкой! Я ее боюсь! До мурашек по всему телу! Думаю, это очень вредно нашему ребенку!
– Да, согласен. Придется съезжать. Я это тоже понимаю. Но боюсь, скоро не получится. Надо же, чтобы место в общежитии освободилось. И потом... мне могут отказать. Все знают, в каких условиях живет сын хирурга Кривицкого, а есть люди действительно нуждающиеся...
– Ты все-таки узнай!
– Узнаю... – задумчиво произнес Герман, – но тут вот еще что: родителям придется давать какие-то объяснения...
– Мы что-нибудь придумаем! Обязательно! Сейчас главное – найти куда съехать! – захлебываясь словами, заголосила Катя.
Герман закрыл ей рот поцелуем, а потом сказал:
– Все будет хорошо, Катенька, ты, главное, верь мне.
* * *
Дни шли своим чередом. В отсутствие мужа Катя почти не выходила из своей комнаты. Дусе она объяснила это тем, что доктор Пинкензон велел ей побольше лежать, поскольку существует угроза выкидыша. Никакой такой угрозы не было, но ничего другого она выдумать не смогла. Больше Катей никто не интересовался. Славочка никак себя не проявляла. Герману в общежитии отказали, зато посоветовали то, что ему самому почему-то в голову не пришло, – снять жилье. Такое жилье нашлось, и очень неплохое: большая светлая комната в двухкомнатной квартире недалеко от завода. Через две недели ее хозяева уезжали в Казахстан, на целину, и Герман с Катей могли остаться в их комнате на довольно продолжительное время. Кате было не привыкать жить в коммуналке, а потому она восприняла известие с большой радостью и даже принялась потихоньку складывать пожитки. Этим же вечером молодые супруги решили поговорить о переезде с родителями, благо Виталий Эдуардович был дома.
– Странная затея, – пожав плечами, сказала Елена Матвеевна. – Вы здесь на всем готовом, а там, Катерина, тебе придется самой и готовить, и убирать, и стирать, а у тебя уже живот, как говорится, на нос лезет.
