— Так что же ей было нужно?
— Деньги, — безучастно ответила Шейн. — Она думала, здесь есть деньги. Когда я сказала ей, что бабушка оставила все мне, она впала в бешенство. Как я сразу не догадалась! Я ведь знала! — Ее плечи поникли, точно под бременем тяжкого груза. — Я всегда знала! Ей плевать на всех. Я надеялась, что бабушку она хоть немного любит, но… Когда она прибежала сюда и стала рыться в моих бумагах, я сказала ужасную вещь. Но я не жалею. — Слезы выступили у нее на глазах. — Я отдала ей половину того, что у меня было, и выставила ее.
— Ты дала ей денег? — ужаснулся Вэнс, не веря собственным ушам.
— Бабушка тоже дала бы. Она ведь, как ни крути, моя мать.
— Она не мать тебе, Шейн! — воскликнул возмущенный Вэнс. — По факту — да, но ведь это ничего не значит. У кошек тоже бывают дети. Извини, если я резко выразился.
— Нет-нет, ты прав, — сказала Шейн со вздохом. — По правде, и я очень редко вспоминала о ней. Все больше потому, что бабушка ее любила. И все же…
— И все же ты чувствуешь себя перед ней виноватой, — подсказал Вэнс.
— Но как же можно сказать собственной матери, чтобы она убиралась? Бабушка никогда бы…
— Может быть, твоя бабушка по-другому к ней относилась, давала ей деньги из чувства долга. Но вспомни, кому она все это оставила? Все, что любила? Что значит для тебя слово «мать», Шейн? Кого ты себе представляешь при этом слове?
Шейн внимательно посмотрела на Вэнса.
— Ты ничего ей не должна. — Он крепче обнял ее. — Мне знакомо чувство вины, я знаю, как оно убивает. И я не позволю тебе мучиться!
— Я сказала ей, чтобы она убиралась и больше не приезжала. — У Шейн вырвался долгий судорожный вздох. — Но я не верю, что она оставит меня в покое.
— А ты этого хочешь?
— О боже, да.
— Идем, ты устала. — Вэнс поцеловал Шейн в висок и поднял на руки. — Приляг, отдохни. Поспи.
— Нет, я не устала, — возразила она, хотя ее веки закрывались сами собой. — Просто голова болит. А ужин…
— Духовку я выключил, — сказал он, перенося ее на кровать. — Мы поужинаем потом. — Откинув одеяло, он стал укладывать Шейн на прохладные простыни. — Я принесу тебе аспирин.
Шейн взяла его за руку.
— Вэнс… побудь, пожалуйста, со мной. Просто побудь рядом.
— Конечно, — улыбнулся он и лег на кровать рядом с ней. — Постарайся уснуть. Не бойся, я с тобой.
Он понятия не имел, как долго они так пролежали. Часы в гостиной Шейн били не однажды, но Вэнс не обратил внимания.
Шейн согрелась, перестала дрожать. Ее дыхание стало спокойным и ровным. В отличие от мыслей Вэнса.
«Никому, — решил он, — никому и никогда я больше не позволю довести Шейн до такого состояния». Глядя в потолок, он придумывал способы разделаться с Энн Эббот. За всю жизнь он не видел картины ужаснее, чем белое лицо Шейн и ее полные боли глаза.
Он раньше должен был сообразить, что чувствительное, открытое сердце Шейн способно испытывать такую же глубокую боль, как и радость. Именно поэтому она так щедра и жизнелюбива. Ни мать-кукушка, ни обманутая любовь и разорванная помолвка, ни смерть единственного близкого человека — ничто не сломило ее дух, не ожесточило ее простого, искреннего сердца.
Он обнял ее, желая защитить.
— Вэнс.
Он подумал, что она произнесла его имя во сне, и слегка поцеловал ее волосы.
— Вэнс, — повторила Шейн, и он увидел, как в темноте блеснули ее глаза. — Давай займемся любовью.
Он понимал, что ей нужно скорее утешение, чем страсть. Очень бережно, приподняв лицо за подбородок, он тронул ее губы своими губами.
Измученная физически и душевно, Шейн была далека от желания предаться страсти. И Вэнс, кажется, это понимал. Никогда еще он не был с ней таким нежным. Его губы были теплыми и мягкими. Он бережно целовал ее лицо, губы, закрытые веки, в то время как его пальцы ласкали ее плечи. Расслабившись, она отдалась на его волю. Позволила раздеть себя. Его ловкие руки были ласковы и терпеливы. Они действовали с неведомой ранее трепетностью, не пытаясь ее возбудить. Поцелуи были глубокими и сладкими, но без огня и жара. Зная, что она берет, ничего не давая взамен, Шейн забормотала и потянулась к нему.
— Ш-ш-ш…. — Вэнс поцеловал ее ладонь и осторожно перевернул на живот.
Его пальцы принялись гладить ее спину и плечи, двигаясь сверху вниз. Она и не знала, что любовь может быть такой сострадательной и бескорыстной. Его пальцы вытягивали из нее боль и возвращали тепло. У нее не было ни мыслей, ни чувств — одно только ощущение сильных и уверенных рук Вэнса. Она полностью доверилась ему. Зная это, он стал еще осторожнее, чтобы не нарушить ее доверия.
Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею, Шейн почувствовала, как в ней шелохнулось желание. Это было мягкое и легкое, чудесное ощущение. Она лежала неподвижно, позволяя себе бесконечно наслаждаться ласками Вэнса. Он обращался с ней будто она была хрупкой драгоценностью. Когда его мягкие губы заскользили вдоль ее спины, он услышал легкую перемену в ее дыхании. Она задышала чаще, и это означало, что на смену расслабленности приходит желание. Но он не хотел торопить ее. Часы в гостиной снова низко и тягуче пробили время. Дрожащий свет луны упал на ее кожу. Прижавшись губами к ее плечу, он вдыхал знакомый лимонный запах ее волос, смешанный с запахом лаванды от постели.
Она лежала на подушке, повернув голову. Вэнс видел ее профиль. Можно было подумать, что она спит, если бы не учащенное дыхание. Он бережно перевернул ее на спину и овладел ее губами.
Шейн застонала. Посторонние запахи и звуки исчезли. Остался только запах плотской страсти. Вэнс по-прежнему не спешил, не подгонял ее. Сейчас его влекла любовь, превосходящая вожделение. Его губы с такой бесконечной нежностью целовали ее грудь, что тело наполнилось жарким томлением. Ее кожа слегка подрагивала от его прикосновений. В нежной страстности, которую он нес ей, не было боли, а только удовольствие и утешение, и она желала его все больше и больше. Его губы постоянно возвращались к ее губам. В его теле уже бушевал огонь. Но он усмирил его. Сегодня она была из фарфора, хрупкая, как лунный свет. Он не позволял эмоциям взять над собой верх. Он словно забыл о собственной силе, способной на буйное извержение.
И он взял ее с такой нежностью, что она заплакала.
Густой и непроницаемый занавес из снега накрыл окрестный пейзаж. Дороги уже успели покрыться коркой льда. Темные и суровые деревья оделись в пушистый белый наряд. Монотонно поскрипывали резиновые «дворники» на ветровом стекле. Снегопад не радовал и не огорчал. Вэнс не замечал его.
