После кофе Бен спросил:
– Поедем сегодня в Бадалону?
Розмари забыла о его родителях.
– Я не одета, – сказала она.
Бен, закинув голову назад, расхохотался.
– О, Рози, как я тебя люблю. Ты такая буржуазная.
– Правда? – спросила она.
– Что правда?
– Ты, правда, любишь меня?
Он улыбнулся ей.
– Без всякого сомнения. Иначе я вряд ли выдержал бы твои старомодные собственнические повадки.
Она быстро произнесла:
– Ты спал с Бетси?
Она сама была потрясена своим вопросом и вовсе не хотела получить ответ, но без этого не смогла бы выдержать остаток дня в его обществе.
Он смотрел на нее во все глаза.
– Мне никто ничего не говорил, – поспешно сказала она. – Просто я знаю.
– Это не имеет значения, – сказал он.
– Что именно?
Он опять сбил ее с толку.
– Спал я с Бетси или нет. Это не имеет значения. – В голосе его прозвучало раздражение.
– Для меня имеет.
– Почему? – спросил он, прихлебывая вино.
– Что ты имеешь в виду? Почему это имеет для меня значение или почему не имеет значения, что ты спал с Бетси?
– Это одно и то же.
Он пожал плечами и взглянул на нее искоса. Затем спросил:
– Кофе хочешь?
– И это все, что я заслужила? – выкрикнула она, сама ощущая истерические нотки в своем голосе.
– Ты можешь выпить и вина, Рози, – сказал он шутливо, забавляясь ее яростью.
Она почувствовала, что теряет всякое чувство реальности. Он наклонился над маленьким деревянным столиком, взял ее дрожащую руку в свои. И сказал быстро, с тихой нежностью, словно бы желая, чтобы и она сбавила тон:
– Бетси не имеет никакого значения.
– Я не понимаю. Зачем ты спал с ней?
– Почему бы и нет? Теперь я не понимаю. Почему ты пришла в такое состояние? Ради Бога, Рози, к чему все эти блядские вопросы? Ты говоришь, будто жена.
Разозлившись, он отпустил ее руку, но голоса не повысил, хотя и говорил сейчас жестким, решительным тоном.
Она сознавала свою глупость, чувствовала себя загнанной в угол, была не в силах объяснить свою растерянность и страдание.
Бен со вздохом поднялся.
– Женщины, – пробормотал он сквозь зубы.
– Я хочу домой, – пролепетала она. – Я хочу домой.
Никто в баре даже не посмотрел в их сторону.
– Ты сказал: «Я люблю тебя, Рози», – прошептала она.
Он снова сел. Погладил ее по щеке, и она внезапно расплакалась. Как Бетси. Как ребенок. Как глупая девчонка.
«Помоги мне, Бен», – подумала она, и слезы медленно потекли по ее щекам в этом шумном и грязном «тапас-баре», в залитой дождем Барселоне.
– Помоги мне, Бен, – еле слышно сказала она.
Продолжая гладить ее по щеке, он смотрел, как она плачет. Никто не обращал на них внимания. Они были одиноки в своей беде. Волны громких разговоров бились об этот берег, где разворачивалась их маленькая драма.
– Перестань, Рози, – сказал он наконец.
Когда слезы иссякли, он наклонился, чтобы снять губами потекшую краску с ресниц.
– И зачем только женщины мажутся этой гадостью? – сказал он.
– Дай я сама.
Оттолкнув его руку, она нашла в сумочке зеркальце и салфетку.
– Не думал, что ты так расстроишься, – сказал он. – Разве я обещал хранить верность? Как же мы дошли до этого за такой короткий срок?
Она ответила уже более или менее твердым голосом:
– Прошу прощения. Я вела себя ужасно. Я же говорила тебе, что у меня никого не было много лет. Потеряла сноровку. К тому же еще и влюбилась.
– А ты действительно влюбилась, Рози? – Он улыбался ей.
– Да.
Она положила пудреницу в сумку и сделала глубокий вдох.
– Теперь все в порядке, – сказала она. – Куда мы отправимся?
– Может быть, вернемся домой? – спросил Бен.
– Нет, я не хочу. Впрочем, если ты хочешь…
– Я бы предпочел, – сказал он, расплывшись в улыбке. – Ну что, Бадалона?
– Боже мой, да. Я опять забыла.
Она снова сделала глубокий вздох. Когда они ждали такси, укрывшись от дождя под навесом какой-то лавчонки, она взглянула на него снизу вверх и спросила:
– Кто я такая, если твои родители станут интересоваться?
– Просто Рози. Все остальное будет понятно. Никого другого нет. Верь мне.
Он поцеловал ее в макушку, влажную от дождя, и обнял рукой за шею. Они сели в такси.
Больше Розмари не задавала вопросов – даже самой себе. Видимо, она желала его сильнее, чем нужно, чтобы сохранить самоуважение. Если она будет вести себя, как Бетси, то отпугнет его. Произошла некрасивая сцена, и в этом была ее вина. Ей предстояло многому научиться.
Позволив ему тесно прижаться к себе, ощущая его губы на своих волосах, его пальцы на спине и плечах, Розмари простила ему все – молодость в том числе. Обещая себе, что никогда больше не выдаст ему свою уязвимость и зависимость, она прекрасно сознавала, что он был в полном восторге от всего случившегося.
Стоя рядом с Беном, она ждала, когда откроется выкрашенная голубой краской дверь в квартиру его родителей на седьмом этаже. Они стояли молча, и она чувствовала его напряжение, видела знакомую складку между бровями, не то страдальческий, не то гневный взгляд, который появлялся у него в моменты растерянности. А может, это был панический страх? Дождь хлестал по балконам всех семи этажей, неотличимым друг от друга, с одинаковыми горшочками герани, типичными для пригорода.
– Муниципальные дома? – спросила Розмари, оглядываясь вокруг.
Бен покачал головой.
– Они купили эту квартиру два года назад. Вид унылый, правда?
Голубая дверь распахнулась.
– Здравствуй, папа.
Бен улыбнулся мужчине в рубашке с длинными рукавами, в домашних тапочках. Одной рукой тот придерживал дверь. Высокий, как Бен, и худой; его сощуренные за очками глаза просияли при виде сына.
– Бен, мой мальчик, как я рад тебя видеть! Входи же, входи. Мать отдыхает. Мы ждали тебя позже. Но мы так рады! Входи, входи.
Он повлек сына в тесную прихожую, и Розмари неловко двинулась следом. Дверь закрылась за ними, мужчины обнялись и расцеловались в обе щеки, улыбаясь друг другу. Отец Бена снял очки, глаза у него увлажнились от волнения.
– Это Розмари, – сказал Бен, подталкивая ее вперед.
– Ты с подругой, мой мальчик? Какой сюрприз. Очень рад. Здравствуйте, Розмари. Проходите, проходите. Я сейчас разбужу мать.
Он повел их, слегка подталкивая, в квадратную комнату строгого вида, с громоздкой темной мебелью, которая казалась еще больше из-за слишком маленьких окон, наглухо отгороженных от серого неба снаружи резными жалюзи. В гостиной пахло лаком.
– Садитесь же, дорогая.
Розмари села на черный кожаный диван. Желтые пышные подушки по углам были столь безупречно чистыми, что она невольно подвинулась к центру. Бен, устроившись рядом, отодвинул ее в сторону.
