в руки огромный болт, взятый из череды таких же, уложенных ровной цепочкой на сломанной конвеерной линии.
– Да, – малышка читает информацию, – пальцы бедняг, которые засунули их куда было нельзя.
– Жесть, – роняю болт обратно и смотрю с тоской на длиннющую линию, где они все не заканчиваются, – это за сколько лет статистика?
– С момента открытия и до закрытия.
– Не знаю, как они ее получили, но впечатляет, – бросаю последний взгляд на линию. У меня от нее легкий мороз по коже.
Мимо нас прошла небольшая компания молодежи с мобильными, которая принялась фотографироваться на фоне экспонатов и что-то шумно обсуждать.
– Это сталелитейный, – задумчиво смотрю на огромный перевернутый ковш для перевозки жидкого металла и стопку неаккуратно сброшенных под ним телогреек в другом цеху, – не хочу знать, столько там штук.
– Я тоже, – Ангелина задумчиво покосилась на меня, – большие трагедии маленьких семей. О них не рассказывают громко по телевизору, но менее ужасными они от этого не становятся, – пойдем дальше.
– Так, – после пяти минут блуждания по лабиринту из натянутых на веревки семейных трусов я замер где-то в тупике и обернулся на Ангела, – хоть убей, не пойму. Это те, у кого на почве работы случились проблемы с эрекцией?
– Все возможно, – она уткнулась мне в плечо и рассмеялась своим серебристым голоском, – каждые трусы – это развод, который последовал за производственным браком. Ну когда люди познакомились на работе.
– Понял.
– Статистика неполная, – вздохнула малышка, – мудаки – эти заводские мужики.
– То есть, вина всегда на нас? – прижимаю к себе Ангела и сжимаю ее сладкие ягодицы.
– Конечно, – серьезно кивает она, – не на нас же.
– Двойные стандарты.
– Аха.
– Хватит обжиматься, – раздалось откуда-то сбоку, – трусы вам не простыни и как ты ее за жопу жмякаешь, я вижу.
– Натка? – приседаю и замечаю в нескольких метрах ее на корточках. Как всегда эпатажная. На этот раз в серебряном комбинезоне с красными крестами на груди, – привет.
– А мы с Соней гадали, удастся Ангелине тебя притащить или нет.
– Привет, Демид, – спокойно поздоровались длинные ноги рядом с Наткой.
– А у вас-то ничего не получилось, – со смехом откомментировала Ангелина.
– Ренат прошареный, – Соня вздохнула.
– Юра тоже, – недовольно фыркнула Натка, – первым делом спросил сколько км. от кольцевой.
– Не слушай их, – Ангелина пробежалась пальчиками по моей майке и забралась под нее, нежно поглаживая кожу, – тебе понравятся все эти выставки. Обещаю.
– Уже нравятся, – перехватываю ее ладонь, – и не делай так, а то мой стояк увидят все, – быстро шепчу ей на ушко и тяну по лабиринту обратно.
– Привет, девчонки, – улыбаюсь обеим, оцениваю не меня поглядывающим. Надо дружить, Ангелинины подруги как никак.
– Я на минуту, – Ангел вытащила телефон, на котором высветилось Костино имя и нахмурилась, – отойду на минутку.
– Хорошо, давай, – бросил на нее последний тревожный взгляд, когда малышка скрылась в соседнем помещении.
Глава 22
Через пару минут Ангел вернулась напряженной и хмурой, словно туча. Она спрятала телефон в карман толстовки и подошла к нам.
– Есть новости? – Соня поцеловала подругу в щеку в знак приветствия.
– Пока нет, – в голосе Ангела послышалось едва скрываемое раздражения, – не понимаю почему, если честно. Информации достаточно.
– Что-то случилось? – осторожно подаю голос и тяну ее за ладонь к себе.
– Нет, неважно, – она вздохнула, – вы уже все обошли?
– Неа, – Натка так же огорченно, как и Соня посмотрела на подругу.
Ангелина им обеим сказала про мать, а мне не хочет. Почему не доверяет?
– Мы с вами, – целую ее в волосы, – придется отдуваться за Юру и Рената.
– Кстати, в следующий раз можешь своего друга взять с собой, – мурлычет Натка.
– Аха, как он меня на перформанс? – Не могу сдержать приступ смеха, – я этого Котикова в жизни своей не забуду.
– Вот, значит оно точно стоило того, – воодушевляется розововолосая богиня в серебре, – жалко Юра не проникся.
– Думаю, его интересует обнаженная натура другого порядка, – Ангелина прикусила губу, – завтра будем делать набросок, не забыла?
– Ни за что на свете, – на лице Натки появилось блаженное выражение, – меня будут рисовать. Я буду музой художника. Ммм.
– О да, – подтвердила Ангелина с улыбкой.
– Я так понимаю неодетой музой?
– Ревнуешь? – малышка округлила свои глазки.
– Заревную, если ты так Юру изобразишь.
– В этом случае и я заревную, – хохотнула Натка и потащила нас к следующему экспонату, у которого мы замерли всей свое небольшой группкой.
– Очень показательно, – Соня встала в позу ценителя и ткнула носком в одну из пустых валяющихся водочных бутылок.
– Не понял, – честно признаюсь, разглядывая огромную гору бутылок.
– Пьянство на производстве. Вот не бутылки, в которых красная жидкость, – Натка указала на вкрапления этих бутылок среди пустых, – это смерти по неосторожности в состоянии алкогольного опьянения. Остальные просто те, кого песочили на собраниях за пьянку. Официальные алкаши, так сказать.
– В соседний зал не пойду, там инсталляция посвященная матерям-одиночкам. Не знаю, что они там насобирали, но видеть не хочу. Мне на такое смотреть тяжело, – Сонино лицо подергивает печаль, – а вот на прелюбодеянцев пойдем глянем.
– Прелюбодеянцев?
– Ой брось, секс он везде секс. И я тебе скажу, вот в таких закрытых сообществах все гораздо запутаннее и порочнее, чем в любой светской богеме, – Натка крутанулась на своих кроссовках, где засветилась неоном подошва и потащила всех на улицу.
Там нас встретили корявые скульптуры из ржавого металла изображающие неприличные сцены. Они были выставлены по кругу и усыпаны выпачканным в машинном масле и земле нижним бельем. В центре сидела огромная баба из полированного металла. Она стирала это самое белье на старой деревянной доске.
– Что-то в этом определенно есть, – я начал бродить среди фигур, – мне определенно начинает нравиться современное искусство. Это же какой-то вечный треш.
– Много стеба, согласна, – Ангелина подошла поближе и с преувеличенным интересом рассмотрела фигуру начищенной до блеска
