страны не позволяют мне быть опекуном несовершеннолетней девочки. А чета Романовых пока не готова удочерить незнакомую девочку.
Директора детского дома поменяли. Со вчерашнего дня руководителем назначена Татьяна Николаевна, которая раньше была заведующей. Конечно, этому поспособствовали связи дяди Саши.
Только после известия о смещении Кощея, как Соня называла бывшего директора, она захотела вернуться в приют, сказав, что эта женщина относится к ней как к дочери, и что это именно она всегда помогала ей сбегать.
«Кто я такая, чтобы просить её остаться со мной?» – сама себе задаю этот вопрос с желанием начать биться о стенку головой, а ведь хочется стать для неё «кем-то», я поняла это за эти две недели.
И вроде я привыкла к одиночеству за два года, но как же тоскливо от осознания, что она теперь далеко, а я снова сама по себе. Во мне проснулись неведомые доселе чувства. И я их ещё не до конца осознала, но точно понимаю, что хочу, чтобы Соня была рядом. Возможно, это проснулся мой эгоизм и нежелание быть одной, или что-то ещё, но что именно – вопрос.
Прохожу в квартиру, кидаю ключи на пуфик и, не разуваясь, иду в кухню. Включаю чайник, а после, налив себе в кружку чай, смотрю на исходящий от него пар и вспоминаю, как мы тогда приехали домой. В ту злополучную ночь, когда наша жизнь могла перевернуться с ног на голову, и обратного пути уже не было бы.
Помню, как, выходя из машины, жаждала встретиться взглядом с Давидом, чтобы поблагодарить и сказать «пока». Как хлопнула дверью, разозлившись на этого невоспитанного чурбана, который не посчитал нужным со мной попрощаться.
Усмехнулась. Казалось бы, это было совсем недавно, но такое ощущение, что уже прошли месяцы с тех пор. Сегодня он был другим. Да что тут говорить, в сравнении с его поведением в прошлом – пару часов назад, в клубе, он был галантным кавалером из прошлого столетия. Я тоже изменила к нему своё отношение. Не то чтобы кардинально, но мои чувства, когда он меня целует, пока не поддаются описанию. Возможно, потому что меня прежде никто не целовал ТАК в губы, и мне просто не с чем сравнить. А быть может, это нечто новое, неведомое для меня ранее чувство. Однозначно, ясно только одно – мне стоит разобраться в этом.
Снова погружаюсь в воспоминания – в тот вечер, вернувшись домой, первым делом направилась в ванную. Открыла душ на всю мощность. Голова гудела, мне нужен был этот шум воды.
Смотрела на своё отражение в зеркале – лицо исказила гримаса боли, губы скривились, оголяя зубы, глаза превратились в небольшие щёлки, из которых лились слёзы. Да, я не сдержалась и заревела, как маленькая. Один всхлип следовал за другим. Зеркало запотело, и картинка стала размытой. Провела ладонью по стеклу, желая увидеть своё безобразное отражение. Мне просто надо было осознать, насколько жалко я выглядела, чтобы пережить ситуацию и отпустить её. Психолог советовала не закрываться, а выплескивать все негативные эмоции наружу. И не обязательно, чтобы это кто-то видел. Это надо было сделать для себя.
Маленькие электрические разряды проходили по всему телу. Меня трясло, но я не могла остановиться. Началась истерика. Я осознала, как близка была к краю пропасти, к трагедии, которая разрушила бы всю мою жизнь.
Что бы они со мной сделали? Вспоминала, как их грязные лапы трогали за плечи, проводили по рукам, заламывая их, от этого меня передёрнуло. Начала растирать руки, хотела избавиться от неприятного ощущения чужих прикосновений.
А если бы они ЭТО со мной сделали, смогла бы я жить дальше, после?.. Хватило бы мне сил перешагнуть и забыть то, что произошло.
Какая же я была жалкая и слабая.
Как же мир несправедлив ко мне! За что? Что я сделала плохого? Почему это произошло со мной? За что меня на небесах так не любят? Сначала родители погибли, оставили меня одну бороться со всем миром, выживать. А теперь малолетние уроды хотели растоптать, использовать как вещь. А после избавиться. Изнасиловали бы меня в старом доме вдвоём и бросили бы в грязи. Что бы со мной стало? Как бы на меня потом смотрел Саша? А остальные? А как бы я сама потом на себя смогла посмотреть?
«Мама, за что? – уже ревела в голос, глядя на своё отражение. – За что со мной так? Почему я должна пройти через это? Как мне теперь жить, зная, что в любой момент могу встретить уродов, которые не понимают слов, а признают только силу. И продавливают тебя ею до тех пор, пока ты не сломаешься!»
Соскользнула по кафелю вниз. Истерика накрыла меня с головой. Я слышала, как выла, чувствовала, как слюни стекали по подбородку.
Не понимаю, почему?
Представляла, как меня такую жалкую видят родители, Сашка. Хотела, чтобы пожалели меня, приласкали как маленькую девочку и сказали, что все прошло и теперь я в безопасности.
Мысли взрывали мозг: а пришлось бы мне через всё это пройти, если бы родители были живы?! Возможно, если бы папа с мамой не погибли, я б и не встретила этих ублюдков, и они бы не трогали меня.
Билась затылком о кафельную стену.
Они мне так нужны! Папа, мама! Ну почему вы оставили меня тут? Почему не забрали с собой?
Сильнее обхватила себя руками, представив, что это мама прижала меня к своей груди и прошептала, что всё это лишь страшный сон.
Как бы я жила дальше, если бы Саша опоздал ещё хотя бы на немного?
Стук в дверь вырвал из страшных воспоминаний, вернул в реальность, отрезвил. Сознание прояснилось. Что я творю?
Услышала встревоженный голос Сони:
– Диана, ты там плачешь, что ли?
Протёрла глаза и щёки. Я, оказывается, распласталась на полу и уже конкретно так подмерзла.
– Диана, ответь, – пыталась до меня достучаться девочка, тарабаня руками по двери.
– Сейчас.
Тишина в ответ.
Надеюсь, она ушла. Не хочу показываться ей в таком разбитом виде.
Поднимаюсь с колен на ноги, в зеркало специально не смотрю. Боюсь снова впасть в истерику, только уже от своего вида.
Перевожу воду в кран и умываюсь прохладной водой. Хоть я вся и замерзла, лицо у меня горит.
Затем слышу осторожный стук в дверь.
– Диан, открой… пожалуйста, – робко просит Соня.
Чёрт, всё-таки не ушла.
Снимаю с себя всю одежду, кроме нижнего белья, надеваю банный халат, на волосы наматываю полотенце. Душ
