– Ария, не надо быть такой пессимистичной. При правильном лечении она будет ходить, да и существует усыновление. – Немного успокаиваюсь, вытираю слезы.
– Постараюсь. А что с машиной?
– Следователи сказали, что восстановлению не подлежит, а вариант с покушением рассматривать не будут, нет доказательств. Девочки врезались в столб, потому что ошиблись в управлении, за что и пострадали, на этом все.
– Как все? А как же та машина, из-за которой все получилось, мы же могли с ней столкнуться?
– Вот если бы столкнулись, тогда бы они и рассмотрели этот вариант. А так дело закрыто.
– Это несправедливо! – восклицаю. – Но ты хоть мне веришь? – шепчу.
– Конечно, и сделаю все, чтобы найти виновных.
На следующий день Брюс помогает мне усесться на инвалидное кресло, и я прошу отвезти меня к Левике. Ее как раз перевели в палату и разрешены посещения, но ненадолго – в случае ухудшения состояния она находится под присмотром врачей.
Увиденное зрелище меня ошарашило. Да, я себя тоже немного испугалась, когда увидела в зеркале: лицо опухло, синяк под глазом, ссадины на лбу. Но внешний вид Левики испугал: лицо напухшее, руки обмотаны бинтами, а глаза не выражают никаких эмоций.
Когда Брюс завез меня в палату, она никак не отреагировала, даже глазом не моргнула. Он сразу ретировался, чтобы не мешать.
– Как ты? – выдавливаю, ком в горле мешает говорить. В ответ тишина. – Левика, пожалуйста, не закрывайся от меня, я же тоже прохожу через все это, – со слезами на глазах, здоровой рукой дотрагиваюсь до нее.
– Не через такое. Уйди, – говорит она и закрывает глаза, но не отталкивает мою руку. Хороший знак, поэтому сижу с ней в тишине, молчаливо сопереживая. В какой-то момент она засыпает, а я сижу рядом с ней, глотая слезы. Через какое-то время Брюс просовывает голову в палату и, увидев, что она спит, шепчет, что нам пора.
Так проходят дни, я каждый день у нее, а она прогоняет, но не отталкивает. Джон дежурит возле палаты, при виде него у нее зашкаливают показатели, поэтому его сразу же выпроваживают. Говорят, что пока она под присмотром, никаких переживаний. Проходит еще несколько дней, меня выписывают. Держали на всякий случай, вдруг чего-то не заметили сразу, а следующий раз в больницу уже, когда надо будет гипс снимать.
Оказавшись дома, думаю, как буду спускаться со второго этажа на первый, но Брюс уже и об этом позаботился, обустроив для нас на первом этаже спальню. Она ничем не отличается от нашей, разве что нет картины на стене. Интересно смогу ли рисовать как прежде? Перелом правой руки, хоть и не серьезный, но все же, стараюсь отбросить эти мысли, немного эгоистически задумываться о таком, когда неизвестно сможет ли Левика ходить. Дома пахнет вкусностями, и раздаются звуки из кухни. Смотрю вопросительно на Брюса.
– Мы не одни?
– Нет, с нами поживет Анна, пока тебе не снимут с ноги гипс.
– Да? А зачем?
– Ну, я же не всегда дома. У меня есть работа, а так ты не будешь одна и мне меньше переживаний.
– Ладно тогда.
Анна, увидев меня, начинает охать и ахать, приговаривая, какая я бедненькая. Непривычно такое от постороннего человека, хочется к маме, чтобы она обняла и подарила свое тепло, наворачиваются слезы, пытаюсь сморгнуть. Интересно, что там папа? Мы общались с ним до аварии, но он настолько был поглощен работой, что поговорил со мной буквально минуту. Я решила ему не рассказывать о похищении, поэтому сказала, что все хорошо, а он, узнав это, быстро свернул звонок, сославшись на дела. Не настаивала, но мне его не хватает. Поэтому, когда мы уже поели с горем пополам, - не очень-то удобно есть левой рукой, - решила позвонить ему. Разговор был как всегда короткий.
– Привет пап, что ты там?
– Работы много, дел навалом. А ты как? Все нормально?
– Да, пап, все хорошо. Скучаю по тебе.
– Я тоже, доченька. Разберусь с делами, приеду.
– Да? Когда?
– Не знаю, – молчание. - Ладно, мне пора. Не скучай. Люблю.
– Я тоже, пап.
Вот и поговорили, называется. Как же мне не хватает мамы, она не отступила бы, пока я не рассказала все подробности из жизни. А папе - хорошо, ну и ладно. Понимаю, что он загрузил себя делами, чтобы меньше чувствовать одиночество, но у него ведь есть я. Появляются слезы и текут непрекращающимся потоком, хлюпаю носом. Брюс заходит в комнату и видит меня зареванную, подходит ко мне, садится на корточки и берет за подбородок.
– Милая, что случилось? Тебя, что, отец обидел?
– Нет, просто он про меня совсем забыл, – мямлю, сквозь слезы. Он обнимает меня.
– Маленькая моя, не забыл, он тебя любит. Даже мне на днях звонил, узнавал как у тебя дела.
– Да? А почему тогда со мной не говорит, – обиженно.
– Ну, ты же девочка, ему сложно тебя расспрашивать, и вдруг ты что-то такое спросишь, а он не будет знать, что тебе ответить. Раньше ты ведь с мамой разговаривала о всяких женских штучках, вот он и не знает, как без нее, – поглаживает меня по голове, а я немного успокаиваюсь, понимая, что он прав.
Мы ездим каждый день в больницу
