– Иди сюда, – шурша тканью пальто, Яр почти силой меня к себе притянул. Уткнул носом в грудь, обнимая.
Вдыхала его дорогой аромат, плохо понимая, что должна чувствовать в данный момент.
Может быть, я должна злиться на папу? Но нет, я не злюсь. В моем сердце нет ненависти. Лишь печаль от того, что не позволил мне сделать выбор однажды. Что не дал даже шанса.
Может быть, я должна ненавидеть моего Яра? Но горячая, полыхающая любовь ни на миг не угасла, даже после таких страшных слов.
Виноват ли он в том, что случилось с отцом?
Вопрос должен быть поставлен не так.
Сделал бы Яр то, что он сделал, зная о последствиях.
А я уверена, что он бы этого делать не стал.
Так как можно злиться на человека, за последствия его поступков, о которых он не мог и догадываться?
Ни моя боль, ни обида, ничего уже не исправят.
Я просто буду жить дальше. Я просто постараюсь быть счастлива.
А еще буду верить, что именно этого в глубине души хотел мой отец.
Чтоб я была счастлива.
– Ты нам с Варькой нужна, – вырвал меня из размышлений глухой голос Яра. – Очень нужна, – он целовал меня в скулы, в висок, измазывая губы в сырости на щеках. – Я не отпущу тебя, слышишь? И если в твоей голове сейчас есть такие мысли, то… – обхватил мое лицо ладонями, заставляя на него посмотреть, – Нет. Даже не думай, родная. Даже не думай.
Впервые за долгие дни я смогла искренне улыбнуться. А ведь еще утром думала, что не скоро теперь сделаю это.
– Я ошибся, – продолжал он, смотря на меня с каким-то звериным остервенением, – но ошибся, защищая тебя. И, возможно, еще ни раз ошибусь. Но сейчас я обещаю тебе, что всегда буду честен. Не обману. Не предам.
Я прикрыла глаза на мгновение, смакуя у себя в голове эти слова.
Всегда буду честен. Не обману. Не предам…
Разве может быть что-то ценнее? Важнее?
Иногда люди думают, что действуют во благо другого, даже не представляя какую боль причиняют.
И я рада, что мой любимый мужчина пообещал мне именно это сейчас.
Медленно выдохнула, распахивая ресницы.
Взглянула в глаза цвета неба. Цвета жизни. Цвета моей любви.
– Едем домой, родной…
Мы слишком многое пережили, чтобы сейчас так просто отказаться от счастья.
Это бы значило, что все было зря. А я искренне верю, что нити нашей судьбы неспроста было так сложно распутать…
~Глава 54~
Лиза.
Год спустя.
– Ма-амотька! – заунывно, голосом наполненным неподдельной трагичностью, зовет меня Варя.
Тихонечко улыбаюсь, высовывая голову из окна кухни.
Дочка играет на заднем дворе, а я готовлю обед. Но Варя жуткая манипуляторша, и к таким интонациям я привыкла давно.
– Что? – спрашиваю смеясь. – Наводнение? Землетрясение? Апокалипсис?
Хмурится. Сопит. Глядит исподлобья, оттягивая губу. В руке держит чумазую куклу.
– Я оторвала Кате руку, – бедственно признается. Поднимает вверх оторванную кукольную запчасть, как победный флаг.
Качаю головой с укоризной.
– Кате наверное больно. Она сейчас плачет.
Ребенок с удивленной глядит на свою чумазую подопечную.
– Неть! Она смеется! – заверяет меня с полной серьезностью.
– Это без руки-то? – со скепсисом веду бровью.
Трясет головой, и опять смотрит жертвенно. Ясно. Боится, что буду ругаться за поломанную игрушку.
– Бери Катю за целую руку, и неси сюда. Сейчас будем реанимировать твою пострадавшую.
А сама отворачиваюсь, помешивая ароматный суп. Яр его обожает, и я старюсь готовить почаще.
Дверь кухни хлопает. Я вновь вспоминаю жертвенное выражение лица дочки, и не поворачиваясь, произношу:
– Вот папа увидит, как ты с игрушками обращаешься, и перестанет тебе их дарить, – журю Варю, но тон голоса все равно слишком ласковый. Не умею я с ней по-другому.
Варя молчит.
А затем незнакомый голос вдруг произносит:
– Вашему папе сейчас не до вас.
Резко оборачиваюсь, впиваясь глазами в мать Ярослава.
– Любовь Ларионовна… – не испугалась, просто ее визит неожиданный, как всегда. – Что вы тут делаете?
Женщина ухмыляется. За последний год она постарела. Сединой теперь покрыта почти вся голова. На лице стало больше морщин. Но, как истинная леди, эта дама не перестает следить за собой, и всегда выглядит словно с иголочки. Впрочем, как и ее сын.
Наверное, это наследственное. Хорошо, что от матери он перенял только эту черту.
– Мам? – Варя засовывает голову в дверной проем, но увидев бабушку, тут же отступает назад. Не любит она ее.
– Милая, беги в свою комнату. Я скоро приду, – утешаю ребенка, а то у нее взгляд, будто бабу-ягу воплоти лицезрела.
Дочка сбегает. Любовь Ларионовна, не изменяя себе, без спроса присаживается за кухонный стол. Держит осанку, подбородок задирает повыше, оглядывая меня.
– Хотели о чем-то поговорить? – делаю вид, что ее колкие взгляды мне безразличны. Помешиваю дальше свой суп.
Хмыкает высокомерно, и я уже жалею о том, что они с Яром снова общаются. Хотя сама на этом настаивала.
Яр долго не шел на попятную, и мать видеть был не настроен. Но я свою вину ощущала, поэтому все уши ему прожужжала.
– А ты бы смогла общаться с отцом, будь он жив?! – огрызнулся однажды.
И этот вопрос выбил почву у меня из-под ног.
Я застыла на месте, глядя на Яра широко распахнутыми глазами.
Не ответила сразу. Не ответила и на следующий день.
Лишь через неделю, уже перед сном, когда мы лежали в постели, тихо произнесла:
– Наверное, я бы простила его. Не сразу. Но когда-нибудь, я бы попробовала начать снова общаться… Он мой отец… Каким бы он ни был…
Яр тогда ничего не ответил, но месяц спустя его семья собралась в нашем доме за ужином. Не было щепетильных разговоров с признаниями и извинениями.
Любовь Ларионовна просто предпочла сделать вид, что той ссоры с сыном просто-напросто не существует.
В тот вечер мы им сообщили, что внучка, которую они считали по крови чужой, на самом деле истинная Гордеева. Лев Демьянович был очень рад, и даже сказал, что всегда это чувствовал.
Ну а мать Ярослава… Просто хмыкнула с долей неопределенности на лице, и выдавила из себя вежливую улыбку.
Такая уж она. Ничего не исправит.
– Как бы ты ни считала, – произнесла женщина, обращаясь по всей видимости к моей спине. Знаю, не вежливо вот так отворачиваться, но и приходить в наш дом без предупреждения и приглашения тоже манеры не очень. – Но я всегда была на твоей стороне.
Я закатила глаза, полностью занятая наваристым супом. Ах, какой аромат. У Яра слюнки потекут, как только он вернется домой.
– Я ведь когда-то была такой же, как ты, – продолжила женщина, даже не ожидая от меня ответной реакции. – голодранкой с улицы, когда выходила за отца Ярослава.
Голодранка. Отлично. Ну хоть какое-то разнообразие. А то все «эта» да «та». Мне придумали определение! Ура!
Но как бы саркастично не был настроен мой мозг, слушать это было не особо приятно.
Резко развернувшись, прищурилась.
– Любовь Ларионовна, если вы пришли меня оскорблять, пока ваш сын не видит, то стратегия провальная. Мне на ваши оскорбления плевать. С Ярославом у нас все хорошо, и вы не заставите меня его бросить. Снова.
Женщина ухмыльнулась, будто я сморозила несусветную глупость. Задумчиво поправила складки на длинной юбке.
– Хорошо? – переспросила она. – А почему тогда он до сих пор на тебе не женился?
Я втянула носом воздух, концентрируясь только на супе.
Только на супе.
Выключила плиту.
– Значит не время еще, – буркнула раздраженно. Ну что за человек? Зачем вообще лезет в то, что ее не касается?
– Своей бывшей невесте Ярослав сделал предложение достаточно быстро, – произнесла Любовь Ларионовна так, будто ей приносило невообразимое удовольствие ставить меня в известность сейчас.
