– С чего такая уверенность, если ты даже тест не делала? Ведь не делала?
– Нет, но, Жор, какие у нас шансы, ей богу?
– Высокие? – с нечитаемым выражением лица Георгий изгибает бровь. – Знаешь что? Ты полежи, а я схожу в аптеку.
Первый порыв – вскочить и перегородить Бутенко проход, давлю усилием воли. Я не ребенок, чтобы прятаться от проблем под одеялом. Правда, пока я ничего не знаю наверняка, еще остается шанс… И вот его убивать категорически не хочется. Просто потому что я не знаю, как жить, если окажется, что Георгий прав.
– Ты это специально сделал, да? Да?! Знал, что по-другому тебе ничего не светит? – ору я, сорвавшись от охватившего меня бессилия. Бутенко глядит в пол, играя желваками на щеках, разворачивается и уходит, бросив ровным голосом:
– Я быстро. Постарайся себя не накручивать.
В полном отчаянии валюсь на бок, сворачиваюсь в комок и позволяю себе разрыдаться. Кошмар какой-то. Этого не могло случиться. Мироздание не может быть настолько жестоким. А я? Я могу?! Это же надо было обвинить Жорку во всех грехах! Что ж я за сука такая? Ведь если так разобраться, моей вины в происходящем не меньше. Да что там! Если кто и виноват в том, что случилось, так я одна! И не мне судить, не мне обвинять и выносить приговоры. Тем более ему… Мужику, от которого я ничего кроме добра не видела. Которому принесла столько проблем, а он взвалил их на свои широкие плечи и потащил. Легко, будто играючи.
Мамочки, ну почему так? И почему так долго?
Гляжу на старомодные часы, а стрелки, будто увязнув в поднявшемся над городом мареве, замерли. На белой стенке колышутся тени и прыгают солнечные зайчики, танцуя на кончиках нервов. Звук открывающегося замка как выстрел. Сквозняк раздувает гардину парусом, омывает горящие щеки. Заставляю себя подняться и выйти в коридор.
– Вот. Три разных. Один даже срок показывает. Но мы и так его можем с точностью до дня высчитать.
Забирая у него пакет, отмечаю, что Жоркина рука дрожит. Прям как тогда, когда он меня ласкал. И это вообще взрывает мне голову. Потому что, если вдруг… Как я избавлюсь… Когда он так?
Закрываюсь в туалете. На нервах не так-то просто выдавить из себя хоть каплю. Все до предела затягивается. Наконец, дело сделано, и, ни минуты не сомневаясь, я беру тест, что определяет срок. Если надежды на то, что я не беремена, не останется, может еще остаться шанс на чудо? Ну, мало ли, вдруг? Вдруг это ребенок Юры, посланный нам в награду за все наши прежние мучения? Засекаю положенное количество секунд. Вынимаю. Жду. Нервы натянуты до предела. И по ним – шаги Бутенко за дверью.
Семь недель, которые показывает тест, превращают надежду в прах.
– Эля, ну что там?
Я всхлипываю, собирая мысли в кучу. Надо же что-то сказать… Он на это имеет право. Когда после ЭКО мой тест показал положительный результат, я сказала Юре банальные слова: поздравляю, папочка, и его глаза зажглись таким счастьем, что меня чуть не разорвало от ответных эмоций. А сейчас… Не знаю. Остается только удивляться тому, как меняются человеческие реакции в зависимости от обстоятельств. Если бы я забеременела от Юрки, прыгала бы до потолка, а тут хоть ложись и умирай.
– Эля! – кулаком в дверь.
Так ничего и не придумав, открываю замок. Не глядя на Жорку, всовываю ему в руки тест и слепо куда-то иду. Попадаю на кухню. Зачем-то открываю холодильник. На дверце радостно звякают бутылки. Китайский соус бьется о початую бутылку новозеландского, которую я, подумав, и достаю.
– Что ты делаешь?
– Хочу выпить. Налить тебе?
– Нельзя же, Эль.
Наши глаза встречаются. Ничего не изменилось. Он так и смотрит на меня, как на обезьяну с гранатой, от которой не знаешь чего ждать. Вернув бутылку на место, я захлопываю дверцу и громко всхлипываю. Бутенко подкрадывается со спины и осторожно обхватывает мои плечи горячими ладонями. Это тепло очень кстати. Оно хоть чуть-чуть разгоняет стылую кровь по венам.
– Тщ-щ-щ, не надо. Все будет хорошо.
– Что будет? Ну что будет, Жорка? Ничего…
– Не говори так. Это же не трагедия.
Ответом ему – новый виток истерики.
– Ты совсем? Т-ты хоть представляешь, что за этим последуют? Что люди скажут, а?! Да я же только в универе восстановилась, и тут опять бросать? – между всхлипами как-то умудряюсь вставлять претензии. – Эт-то раз-зрушит мою жизнь! Точнее, то, что от нее осталось, – уточняю задушенно.
– Постой, Эль. Стоп. Почему бросать? Почему разрушит? Когда он родится? Получается, в марте? – Георгий проводит по густым черным волосам, выдавая то, что и он не так-то собран, как кажется. – Сдашь экзамены экстерном. Я договорюсь. Проведешь с ребенком полгода дома, пока будут каникулы, откормишь, это самые важные месяцы, потом что-нибудь придумаем. Или няньку наймем, или мать твою попросим помочь, а там еще год, и все. Диплом.
– Ты про что вообще? Хочешь, чтобы все вокруг знали, что мы… Жор, ты прикинь, какая это благодатная почва для сплетен?! И мои родители… Они никогда этого не поймут, не примут. А Валов? Его это убьет. Тебе ли не знать!
– Чувства Юры мне важны ровно до тех пор, пока они не вступают в конфликт с интересами моего ребенка. Прости, Эля, боюсь, тут я буду эгоистичен.
– Нет никакого ребенка, – шепчу я, слизывая с губ слезы.
– Тест говорит обратное.
– Георгий…
– Слушай, я ничего у тебя не просил, так? Никогда. Не лез, и ничего не делал специально, что бы ты ни думала, – чеканит Бутенко в ответ. – Да у меня просто крышу в тот день сорвало! Я вообще ничего не соображал, какие там хитрые планы! Я так долго тебя ждал… – Он осекается, сообразив, что наговорил лишнего. И сунув руки в карманы брюк, устремляет взгляд в пол. – В общем, я не просил, да. И в сторону отошел, когда у вас все завертелось. Но теперь я не отступлю, – добавляет жестко, поймав мой растерянный взгляд. – Себя принять не заставляю. Но ребенка постарайся принять.
– А то что? – сощуриваюсь, после истории с Валовым, после всего разочарования, что он заставил меня испытать, готовая и к угрозам, и к неприкрытому шантажу.
– А то ничего, – как-то устало усмехается Бутенко. – Просто постарайся. Универ ты окончишь, я обещаю. По поводу финансов тоже можешь не беспокоиться. Ну и с малым я буду помогать по мере сил. В моем возрасте к отцовству подходишь уже со всей осознанностью. Не бойся, что это все на тебя одну ляжет.
Прикрыв глаза, оседаю на стул.
– Хочешь, чай заварю?
– Хочу, чтобы ты ушел. Пожалуйста.
Это жестоко. Знаю. Но со мной жизнь поступила тоже не лучшим образом. Так что, Жор, без обид. Пока каждый сам за себя.
– Ладно. Если ты пообещаешь не делать глупостей.
– Не буду. Даю слово.
Я и впрямь не собираюсь поддаваться искушению выйти в окно. Потому что мне нельзя. У меня Мишка. Как минимум.
Какое-то время спустя хлопает дверь, и я остаюсь наедине со своими мыслями. Их много в моей голове. Безрадостных, абсолютно разрушительных мыслей. Представляю, какой кошмар начнется, когда о моей беременности станет известно. И этот неминуемый ужас, как ни странно – моя единственная уверенность в будущем.
Я не знаю, что мне делать. Как быть? Под ногами не осталось ни единой опоры. Шаркая тапками как старуха, возвращаюсь в спальню, раздеваюсь и долго смотрю на себя в зеркало. И как я не увидела изменений? Грудь – как у Памелы Андерсон, живот… нормальный, но в тонусе. Робко касаюсь пальцами и тут же отдергиваю руку, горько расплакавшись.
– Подумаю об этом завтра, – обещаю себе. Но назавтра привозят Мишку, а глядя в его глазенки, не такие уж и раскосые, надо заметить – думать о том, убить или оставить в живых плод, из которого может получиться такой же маленький человечек, совсем невыносимо. Потому что ответ один. И он не терпит двусмысленного прочтения. Надо быть какой-то уж совершенно бесчувственной тварью, чтобы, имея поддержку и все ресурсы дать малышу жизнь, не сделать этого.
А поддержка у меня есть, да… И не на словах. Бутенко на самом деле старается. Наутро мне доставляют большой пакет с фруктами и пакетик поменьше – из аптеки. В нем витамины для беременных и фолиевая кислота, которую по-хорошему следовало начать принимать еще на этапе планирования беременности. Уж слишком важный это элемент. Но мы ведь ничего не планировали… Стараясь не заплакать, отправляю пилюли в рот. Я делаю то, что надо. Но ощущение того, что это все происходит не со мной, никуда не девается. Может, потому, что я никому так и не рассказала о своей беременности. Никто кроме Георгия, встреч с которым я избегаю, не спрашивает, как я себя чувствую. Никто кроме него не носится со мной, как с хрустальной. Я живу, как жила: езжу в универ, отрабатываю свою четверть ставки по выходным, таскаю на руках Мишку, неизбежно встречаюсь с родителями и Юрой и… молчу, оттягивая конец света. Я даже в женскую консультацию обращаюсь потому, что Бутенко, окончательно потеряв терпение, затаскивает меня туда едва ли не силой. Врач недоумевает, почему я сама, будучи медиком, так с этим затянула, и водит датчиком по животу. Я отстранённо молчу и поначалу даже на экран не смотрю, отворачиваюсь… А потом уже не могу не смотреть. У него ручки есть, ножки, пальчики…
