— Ты оплакиваешь мой дерьмовый вкус? — криво пошутил он. Я хрюкнула. Казалось, я просто схожу с ума. Меня все сильней колотило. — Как мне тебе помочь? Скажи, я все сделаю…
— Дай мне развод.
— Что?
— Дай мне развод.
Его грудь под моей щекой окаменела. Руки сжались. Мне казалось, я даже услышала, как внутри у него что-то хрустнуло. Но этот звук заглушила мелодия телефона. Шведов, не сводя с меня жуткого взгляда, сунул руку в карман:
— Шведов! Как рожает? Что? Анестезия…
Он резко обернулся, схватил меня за руку и полетел к выходу с такой скоростью, что я едва за ним поспевала. Мысли путались. И снова накатывал страх. Только теперь страх совершенно иного толка.
— Сем, подожди! Какой у нее срок?!
— Тридцать четыре недели, — просипел он, не сбавляя шага. Чтоб не терять время в вертушке, толкнул неказистую дверь рядом с ней.
— Это же рано! Даже для двойни, нет?
Я попыталась сглотнуть, но огромный колючий ком застрял в горле — и ни туда, ни сюда. Приходилось бороться буквально за каждый вдох.
— Да, рановато. Но ничего. Там уже реанимационная бригада. Все будет хорошо.
Реанимационная? Боже…
Машина сорвалась с места, стоило нам только устроиться на заднем сиденье. Оглушенная, я поначалу вообще ничего не слышала, но, видно, Шведов дал команду гнать изо всех сил, потому что стоило нам выехать из паркинга, как наш водитель врубил сирену. Ужасный звук, с которым у меня ассоциировалась смерть мамы, что произошла у меня на глазах. Скорая примчалась через пятнадцать минут, я издали слышала ее рев и до последнего верила, что врачи успеют. Попросить бы выключить, но тогда дорога займет целую вечность!
— К-как невыносимо осознавать, что от тебя ничего не зависит, — стуча зубами, прохрипела я. — А если вдруг…
Шведов сжал мою руку и уставился с такой яростью, что я, не выдержав, опустила глаза и сжалась.
— Без если. Все будет хорошо. Поняла?! Ты меня поняла?!
Я кивнула, но все равно тихо заплакала, пряча лицо в капюшоне парки. Может, это наказание мне? Да-да, может, это мне наказание за то, что за две минувших недели я так и не нашла в себе сил познакомиться с… этой женщиной? Что я до последнего как будто бы вообще отвергала сложившуюся ситуацию? Давая себе время осмыслить, привыкнуть, адаптироваться… А время просто напомнило, что у всего есть начало, и есть конец?
Только бы все было хорошо! Только бы с ними все хорошо было… Господи, пожалуйста. Я в церковь приду. Я их покрещу обязательно!
— Ты как-нибудь их назвал?! — вскинулась я.
— Что? — моргнул Шведов.
— Ты придумал им имена?!
— Нет, — растерялся он. — Думал, мы вместе. Потом… Прости, — извинился зачем-то. Я трясущимися руками достала телефон.
— Какое сегодня число?
— Третье. Третье февраля. А что?
— Вот, — ткнула пальцем в святцы, открытые на экране. — Агния, Анастасий, Евгений, Иван, Максим, Валериан…
— Валериан? — скривился Шведов. — Может, ну их, эти святцы, Вер? Что это за имена?!
— Говорят, если назвать по святцам, у ребенка будет сильный ангел-хранитель.
Откуда в моей голове всплыла эта информация? Не представляю. Может, слышала от других мамашек, когда лежала на сохранении? Там о чем только не болтали.
— Ну, Агния — вроде нормальное имя, — откашлялся Семен. — И Жека норм. Или Макс…
— Агния и Евгений созвучней.
— Тогда пусть так.
Я кивнула — да, пусть. Обхватила голову руками и закачалась из стороны в сторону, как безумная.
— Приехали.
Торопливо зашагали к регистратуре, куда-то поднялись…
— Посиди тут. Я все узнаю, и сразу к тебе, лады?
Ответить я не успела — Шведов скрылся за дверями, которые можно было открыть в обе стороны, как в салунах, показанных в американских вестернах. Я ухмыльнулась — видно, нервы сдавали. Села на стульчик, зажав сложенные лодочкой руки коленями, а затылком откинулась на прохладную стену. Это было сложно — осознать, что прямо сейчас я становлюсь мамой. И очень-очень страшно. Ведь было еще так рано…
Кажется, я опять начала молиться, когда из бокса вынырнул Шведов.
— Ну что?
— Все нормально, — кивнул он. — Женька — аж кило пятьсот. Агния — кило двести. Врач сказал, что их не пришлось подключать к аппаратам. Они даже задышали сами.
Я заплакала, конечно. Разревелась в голос. Как он только расслышал:
— Я же могу их увидеть? М-могу?
И тут Семен с кем-то за моей спиной переглянулся и как будто напрягся даже.
— Конечно. Вместе сходим. Я только еще кое-куда отойду, ты меня тут подожди.
И он умчался, о чем-то зло переговариваясь с увязавшимся за ним следом врачом. А я зачем-то, вытерев слезы, решительно пошла следом. Идея эта была откровенно плохой — меня вело и раскачивало из стороны в сторону, будто пьяную. Шведов со своим сопровождающим остановились у палаты. Я спряталась за раскидистым фикусом. И только когда они разошлись, высунулась из укрытия и на цыпочках пошла дальше. К счастью, дверь в палату, куда зашел мой муж, осталась слегка приоткрытой.
— … рад, что все прошло хорошо, — донесся до меня обрывок фразы. Ну, конечно! Конечно, нам надо было поблагодарить эту женщину. Хорошо, что Семен не забыл — сама-то я вон как растерялась.
— Ты их уже видел? Они чудесные…
— Еще не успел. Кстати, как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
Я приникла носом щелке… Впилась взглядом в лицо лежащей на больничной койке женщины. Из моего укрытия было очень хорошо видно, как у нее забегали глаза.
— Ты сказала врачам, что против посещения твоих детей. — Я обмерла. Сердце запнулось и застучало с такой силой, что мне казалось — они меня непременно услышат. Каких еще ее детей?! — Так вот, я пришел напомнить, что это наши с женой дети. Ты их выносила, я тебе заплатил. Все.
— По закону их матерью является та, кто родила.
— Именно поэтому ты напишешь отказ, и мы все оформим как надо.
— Я ничего не стану писать!
— Что ты сказала?
— Не стану! У них есть мать — и это я. Твоя так называемая жена даже ни разу не поинтересовалась, как я себя чувствую. Какая из нее мать? Сем, ну ты сам подумай… Вот ты отец. Это сразу видно. Переживал, носился со мной… Мы так сблизились, что…
— Что ты себе придумала то, чего нет и близко?
У меня свет перед глазами померк. Голова дико закружилась. Ноги стали ватные-ватные. Я стала оседать.
— Она никогда не полюбит ни тебя, ни детей так, как я! Зачем тебе вообще она такая… бракованная?! Если бы она тебя любила, так отпустила бы к нормальной женщине.
— Все сказала?
— Да! Я никогда не подпишу отказ. Никогда… — горячилась гадина.
— А теперь меня послушай. — От голоса Шведова даже у меня волосы встали дыбом. — Ты подпишешь отказ сейчас же. Сию секунду. Ты вообще все на свете подпишешь… А если нет — я сделаю так, что никакой подписи от тебя не понадобится.
— Ну и что ты сделаешь? Убьешь?
— Убью. И смерть твоя будет медленной и мучительной. Чтобы ты, тупая овца, хоть напоследок поняла, что так нельзя поступать с людьми. Тем более с такими… Да ты, тварь, ногтя моей жены не стоишь, на кого ты вообще открыла свой поганый рот?
— Перестань! — всхлипнула Анна. — Как ты можешь? Я же только что родила тебе ребенка… Двух!
— И только поэтому я с тобой говорю. На! — только тут я заметила, что все это время Шведов сжимал в руках пачку бумажек. — Подписывай.
Я зажмурилась, с силой стиснув кулаки. Может, это, конечно, и страшно, но мне ее было не жаль. Наверное, даже если бы Семен ее убил, я бы, черт его дери, не жалела! Прямо сейчас я готова была целовать Шведову ноги за то, что раньше в нем ненавидела. Ведь если бы он не был собой… Даже страшно представить, в какой бы ситуации мы оказались. Все же у бога отличное чувство юмора. Вот так меня носом ткнуть в то, от чего я его с презрением воротила, ошибочно считая, что уж я точно выше этого…
— На! Подавись! Зачем я с тобой связалась?! — всхлипнула Анна, отбрасывая от себя ручку.
