она для меня так ценна.
Обвожу пальцами лицо. Жмурится… Как сытый котяра. Расслаблен. Думает, все утряс. А я пока вообще ни о чем не думаю. Наклоняюсь, собирая вкус, прохожусь языком по его сурово сжатым губам. Давай же, отпускай себя, ну? Мне так важно чувствовать, что у тебя рвет от меня башню!
Вместо этого живущий в Гатоеве хищник пытается взять верх. Один стремительный бросок, и вот уже я, подмятая его телом, размазана по полу.
– Знай место.
– Черта с два.
В меня будто бес вселяется. Сегодня я его буду трахать. Не он. С непонятно откуда взявшейся силой толкаю Мусу в грудь. Мы боремся, словно не на жизнь, а на смерть. С губ рвутся хрипы, ругательства и смех. В какой-то момент он все же мне поддается, и я забираюсь сверху, довольная собой донельзя. Точно и впрямь одержала некую знаковую победу.
– Сдавайся. Тебе понравится.
– Ну, только если понравится, – оскаливается Муса. И все же сдается, да. Позволяя мне им помыкать. И только наполненный силой взгляд из-под полуприкрытых век и вольготная поза не дают забыть, кто тут действительно главный.
Ох, как он хорош! Без кубиков, конечно, но весьма и весьма… Грудные мышцы, бицепсы – все в рот просится. Целую. Вниз по горлу, к груди. Чередуя нежность и ненасытный, подхлестываемый ревностью голод. Освобождаю плоть, глядя в его глаза, обнимаю губами. Муса дергается, рефлекторно привставая на локтях. Шипит. Хорошо ему. И мне тоже. Стараюсь лучше! Сама того не желая, вступив в очередную унизительную гонку. Заискивающе гляжу в глаза. Так же сладко, да? Она никогда так не сможет. А он как долбаную наложницу меня по щеке гладит.
Выпускаю и снова покрываю его поцелуями. С ног до головы, с ног до головы… Сдвинув трусики, сажусь. И даже успеваю пару раз опуститься, кайфуя от наполненности, прежде чем он меня тормозит, до боли впившись пальцами в кожу.
– Стой. Резинки.
И я падаю, падаю с высокой скалы в пропасть. Послушно привстаю. Тупо наблюдаю за тем, как и он начинает возиться в попытке проникнуть в карман спущенных для удобства брюк. И как затем надрывает зубами фольгу, чтобы дальше уверенным движением раскатать защиту по стволу.
Без резинки – не про мою честь. Даже учитывая тот факт, что я с большой долей вероятности бесплодная.
Ну как тебе это, Амаль? Ты кому там о своих овуляциях втирала? Вот этому?
– Давай, – командует, медленно себя поглаживая. И черт его знает зачем, я даю. Раз, другой… А потом просто не выдерживаю боли. Не в месте нашего соединения, нет. А там, где еще вчера образовалась огромная рваная рана. Позорно всхлипываю и скатываюсь с него, как побитая, на бок.
Гатоев далеко не сразу понимает, что что-то не так – настолько он заведен.
– Эй, Амаль, ты чего? – касается мой спины.
– Н-не трогай.
– Ну какого хрена, а? Все же нормально было.
За спиной лязгает пряжка ремня, шуршит одежда – я на каждый звук вздрагиваю, как пугливая курица. Собрав в кулак остатки воли, соскребаю себя с пола. И убегаю, пока он опять чего-нибудь не сказал. Того, что я уже не переживу.
Закрываюсь в ванной. Стягиваю остатки одежды и становлюсь под душ. Ледяная вода на миг оглушает. Картинка перед глазами меркнет. И проступает совершенно другими линиями.
Меня охватывает чувство странного дежавю. За тем исключением, что теперь я на другом месте. Получается, на месте любовницы. В остальном же все так же. Я полюбила, а меня обманули. Опять. Наверное, кому-то просто не дано быть в любви счастливой. Или же, на худой конец, красиво все зафиналить. Не унижая себя объедками с чужого стола. И глупой надеждой, за обломки которой я каждый раз цепляюсь до тех пор, пока те не похоронят меня под собой.
Выливаю побольше геля для душа на мочалку и тру, тру, как будто хочу содрать с себя кожу, которой он касался.
Все то же самое, что с Сидельником. Ведь после того, как первый шок прошел, я его извинения приняла как миленькая. Господи, да я даже из дома нашего не ушла. Было страшно обо всем рассказать родителям. И почему-то стыдно. Как если бы была какая-то моя вина в том, что все рухнуло. Как будто я страшно боялась их подвести. А все мои успехи, все достижения и победы ничего не значили.
И Сидельник тоже говорил… Теми же, блядь, словами. Что я главная женщина в его жизни, да. Методичку им, что ли, одну на всех выдают?
Вытираю сопли. Прислоняюсь лбом к запотевшей стенке. И плачу, плачу навзрыд.
– Амалька, малыш, ну не реви! Что мне сделать, чтобы ты меня простила? – звенит в ушах голос Яра. Я все его интонации знаю, и каждую люблю. Оттого еще горше. Разве я плохо старалась? Разве я мало ему отдавала себя? На это тонкий мерзкий голос внутри меня зудел: «Конечно, мало! Ты, вообще, по сколько часов впахиваешь, а, девочка? Хотела карьеру? Жаждала кому-то что-то доказать? Состояться сразу на всех поприщах, чтобы те, кто снисходительно трепал тебя по головке в детстве, охренел, как лихо у тебя все получается? Вот и допрыгалась».
– Это ты меня прости. Что я не так сделала? – шептала я и до боли в пальцах в его одежду вцеплялась, боясь от себя отпустить. А ведь надо было по-другому. Со скандалом, я не знаю, с криками и обвинениями! Нет, потом и это, конечно, было… Но поначалу я, как и всякая обманутая девочка, искала в себе причину. И поедом себя ела за то, что мой муж – тупо кобель. Ну и за то, что я такая бракованная, конечно. Не смогла то, что могут миллиарды женщин по всему миру. Не такие красивые и умные. Не такие успешные. Но они могут, да… А у меня ничего не выходило, сколько бы я ни старалась.
И поэтому после измены мужа я стала стараться еще отчаяннее. Со всей одержимостью женщины, готовой сохранить брак любой ценой. Даже ценой собственного достоинства.
Я когда позже пришла в себя, очнулась от морока, больше всего за это себя ненавидела. И понять не могла, как же я, дочка своих родителей, интеллигентная, умная и осознанная молодая женщина до такого докатилась. С кого еще мне было спрашивать, как не с себя?
И теперь, получается, я опять по тем же граблям. Ничему меня жизнь не
