Вход в подъезд. Лифт. Последний рывок и я дома.
Открывает мне Лена:
— А вот и мать пожаловала.
— Где она, — я на ходу скидываю одежду.
— Спит.
— Все хорошо?
— Все прекрасно.
Бегу в ванную, мою руки, потом торопливо переодеваюсь в домашнее и на цыпочках ползу в комнату.
— Она спит, как сурок, можешь не красться, — Лена идет следом за мной, — чистая, накормленная, напоенная.
— Проблем не было? — аккуратно прикасаюсь к маленьким розовым пальчикам.
Какая же она крошечная! Какая хорошенькая!
— С таким контролером, как Смолин? — хмыкает она, — он педант, душнила и вообще самый чокнутый папаша, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Зацени.
Выдвигает ящик пеленального столика. Там идеальный порядок. Памперсы ровными стопочками, детская косметика разложена, про одежду вообще молчу.
— И это, если что, не моих рук дело.
Смолин, такой Смолин. Но сейчас я благодарна, что он не позволил моей жизни превратиться в хаос.
— Пока Ксю спит, у тебя есть время принять душ, — подруга потирает лапки, — потом будем пить чай, и ты мне расскажешь все пикантные подробности послеродовой жизни.
В общем Лена сидит со мной до самого вечера. Мы вместе возимся с Ксюхой, когда та просыпается. Потом я рыдаю на плече у подруги от того, что не могу справиться с эмоциями.
— Она такая миленькая, такая хорошенькая, — всхлипываю с блаженной улыбкой, а Лена гладит меня по спине и флегматично приговаривает:
— Совсем плоха старушка стала. Ой, плоха-а-а.
Потом она уходит, а я готовлюсь к первой совместной домашней ночи с ребенком. Немного страшно…
Да что я вру. Жуть как страшно. За эту неделю, кажется, я отвыкла нормально держать ее. Руки, как крюки. Трясутся. Вдобавок она чувствует мое волнение и реагирует на него недовольным плачем.
Очень сложно, особенно если учесть, что я только после болезни и к вечеру накатывает жуткая слабость. Я даже немного начинаю паниковать.
А потом приходит Смолин… Просто открывает дверь своим ключом и, как ни в чем не бывало, заходит внутрь.
— Привет. Ты как?
— Не плохо, — пытаюсь соврать, но мне не верят.
— Ты бледная и мотаешься, — строго произносит он, — Может, стоило еще пару деньков повременить и остаться в больнице?
Так… он меня из собственного дома сейчас пытается выпроводить?
Я так устала, что у меня нет сил даже на возмущение. Только буркаю угрюмо:
— Со мной все в порядке. А ты пришел, потому что…
Смотрю на него пристально, исподлобья, но Кирилл даже не думает смущаться:
— Пришел, чтобы помочь.
— Мы справимся сами
— Конечно, — кивает, — но не в этот раз.
— Кир!
— Я не оставлю тебя одну с ребенком, в таком состоянии. Ты посмотри на себя – еле на ногах стоишь.
— Все хорошо…
— Не переживай, я буду спать в другой комнате.
Я так офигеваю от его наглости, что даже не могу ничего сказать, а Смолин воспринимает мое молчание, как знак согласия.
Блеск! И что мне прикажете делать с таким гостем?
***
Кажется, из нас двоих кормящая мать вовсе не я…
За эту неделю Смолин так поднаторел в общении с ребенком, что теперь сам учил меня премудростям. Даже стыдно стало, когда начали купать, а я не знала, с какой стороны к ванночке подойти.
В итоге Кирилл сам все делает, подготавливает, а потом еще объясняет горе-матери, как держать, как поливать. Я только диву даюсь. Пялюсь на него не в состоянии скрыть изумление. Очень выразительно пялюсь, и еще безумно хочется его пощупать, чтобы убедиться, что мне не привиделось, и что он настоящий.
— Что? — ворчливо спрашивает Кир, заметив, как я на него таращусь, и даже немного краснеет.
Кажется, своим пристальным изумлением мне удалось смутить ледяного демона.
— Кто ты, и что ты сделал с моим бывшим мужем?
— Очень смешно.
Кутаем детеныша в полотенце и уносим в комнату на столик.
— Может, еще и запакуешь ее сам?
— Легко.
Ему действительно не составляет никаких проблем обработать все складки кремом, потом натянуть памперс и ползунки. С рубашкой правда оказывается сложнее, потому что Ксюша сучит ручонками и никак не получается попасть в рукава. Но в итоге и с рубашкой он справляется. Передает мне полностью готового ребенка, потом приносит бутылочку.
К сожалению, после лекарств, я пока не могу кормить грудью и приходится использовать смеси. Пока дочка чмокает, блаженно прикрыв глаза, я смотрю на нее и реву. От восторга и умиления. Такая хорошенькая, такая миленькая, что словами не передать. Молоко приливает, распирая грудь, и я знаю, что меня ждет веселое доение, но это все мелочи и временные сложности, которые не смогут омрачить радость материнства.
Когда дочка сыто отваливается от бутылочки и засыпает с легкой полуулыбкой на губах, я перекладываю ее в кроватку, и тихо выхожу из комнаты. У меня есть немного времени на саму себя, принимаю душ, завариваю чай и…зову Смолина.
Он, как и обещал, не суется ко мне, не беспокоит, но как-то неудобно сидеть одной, зная, что он где-то поблизости.
— Чай будешь?
— Буду, — садится напротив, а я достаю еще одну чашку.
Очень странный вечер.
Он, я, ребенок, спящий за стенкой. Как будто настоящая семья.
Как будто…. Заставляю себя сделать акцент на этом слове, не забывать, не расслабляться.
Все наши разговоры концентрируются вокруг ребенка. У меня накопилось много вопросов, и Кирилл обстоятельно на них отвечает.
Как, чего, куда, сколько.
Не могу не признать, что мне повезло, что у Ксюхи такой дотошный папаша.
Будь на его месте кто-то другой и все могло стать в сто раз сложнее…или проще. Потому что в нашем случае «хороший отец» оказалось и близко не равно «хорошему мужу».
— Иди-ка ты спать, — Смолин забирает кружку, когда я в сотый раз зеваю, прикрывая рот ладонью, — еле сидишь.
— Я бодра и весела, — возражаю, а у самой глаза слипаются.
— Иди.
На самом деле я еще слаба и после болезни напоминаю вялого котенка. Поэтому особо не спорю, что-то бормочу напоследок и ухожу в комнату. Ложусь на мягкую подушку, просовываю руку через прутья детской кроватки и аккуратно прикасаюсь к маленьким пальчикам.
— Спокойной ночи.
Сама не замечаю, как проваливаюсь в сон. Глубокий, густой, без сновидений, и когда спустя несколько часов Ксюша просыпается и начинает кряхтеть, мне с трудом удается вынырнуть на поверхность.
В теле жуткая слабость, мотает, но я справляюсь со всеми делами. Мою, переодеваю. Кормлю после того, как Смолин молча приносит очередную бутылочку.
Потом снова ложусь, испытывая не только усталость, но и головокружение. У меня еще слишком мало сил для нормального функционирования. Отрубаюсь, едва голова касается подушки.
Посреди ночи, меня будто пинком подкидывает на кровати. Резко сажусь, и оборачиваюсь к кроватке.
Пусто! Ренка нет, только смятое одеяло.
И тут же захлестывает страх и паника.
Дочка пропала!
Вскакиваю и, как есть, в короткой ночной сорочке, бегу по квартире. На ходу пытаюсь вспомнить номер полиции, МЧС, прокуратуры, приемной президента.
Куда бежать? Кому звонить?
Однако мой панический забег заканчивается, стоит только добраться до гостиной.
Там приглушенно светит ночник. Однако его света достаточно, чтобы рассмотреть Смолина, лежащего на диване. Он не спит, в руке у него мобильник, а на груди – сладко посапывающая Ксюша.
Я привыкла жить одна, и что рядом нет надежного плеча, на которое можно положиться, поэтому попросту забыла про Кирилла. Эта информация напрочь вылетела из головы, под натиском шквала дурных мыслей.
От накатившего облегчения, меня аж ведет в сторону. Я хватаюсь за косяк, приваливаюсь к нему щекой и, не в силах сказать ни слова, смотрю на эту парочку.
Наконец, Кирилл меня замечает, вытаскивает наушники и шепотом спрашивает:
— Ты чего вскочила?
— Проснулась, а ее нет, — сиплю я, — испугалась.
