— Снял с крючка на кухне, — мягко сказал Оскар, толкая дверь и заходя внутрь. Мне потребовалась минута, чтобы последовать за ним, укутанная старыми воспоминаниями и болью. Пенелопа тоже здесь страдала. Не так, как было с Тингом, но только потому, что мы пробыли здесь не долго, чтобы ее изнасиловали. Всего лишь домогались. Всего лишь. Я ненавижу, что я не могу даже использовать это слово в отношении сексуального насилия над моей сестрой.
Спустя время я собрала свое мужество и пошла по коридору, заходя в безобидную н вид комнату, которая явно обставлена мебелью из «Pottery Barn» и плотным постельным бельем. Деньги. Вот чем она обставлена: холодной, грубой наличкой. Оскар сразу же начинает рыться в ящиках, придирчиво осматривая каждый сантиметр, но ничего не трогая. Признаю, это впечатляет.
— Что мы здесь ищем? Доказательство? — сухо спросила я, поднимая бровь. Оскар только рассмеялся.
— Что это, по-твоему, такое? — спросил он, его мягкий голос был бальзамом для ярости, сжигающей меня. Оскар чертовски спокоен, настолько рассудителен, настолько собран. — На правой стороне? Нам не нужно доказательство. Ты сказала, что хочешь, чтобы с Эриком Кушнером разобрались, так вот так и будет, — Оскар замолчал, чтобы улыбнуться, пальцем дотрагиваясь до рамки с фотографией Эрика, одетый в охотничье снаряжение, тащащий винтовку, с собакой рядом с ним.
— Не с собакой, — сказала я ему, мой голос был смертоносен. Оскар посмотрел в мою сторону, но лишь на мгновение. — Я надеюсь, ты понимаешь, насколько я серьезна на этот счет.
— Не волнуйся, дорогуша, — сказал Оскар, еще больше приводя меня в бешенство. — Мы не настолько монстры, что тебе нужно рассказывать нам о базовых правилах морали. Никаких детей, никаких животных. Не волнуйся, есть другие способы заставить свиней визжать, — потом Оскар взял фото Эрика с его отцом, аккуратно изучая прежде, чем перевернуть. Он отодвинул вельветовый задник и вытащил фотографию, складывая ее и кладя ее в передний карман своего костюма. — Что по поводу старика? Испытываешь угрызения совести из-за того, что его вынесут вместе с мусором?
Я подумала об отце Эрика Тодде, улыбающегося, пока протягивал мне розовое бикини, а затем он сел у бассейна, чтобы смотреть, как я плаваю, взгляд был пожирающим, язык пробегал по нижней губе.
— Мне все равно, что с ним будет, — сказала я, мотая головой. — Он никогда не прикасался ко мне, но также мог. Он знает о наклонностях своего сына и не стесняется платить за них.
Оскар ухмыльнулся мне, поворачиваясь и направляясь к декоративной книжной полке. Ее полки наполнены вещами африканского искусства, деревянного жирафа, металлического слона. Эрик возомнил себя белым спасителем, направляющегося в другие страны, чтобы «спасти» людей, которые в этом не нуждаются. Зная о нем то, что знаю, полагаю, он делает гораздо больше, чем просто сигнализирует о добродетели.
— Что ты делаешь? — спросила я, когда Оскар схватился своим чернильными пальцами за края книжного шкафа, распахивая ее перед нами и обнаруживая потайную комнату. Мой рот открылся в удивлении, но Оскар улыбнулся мне.
— Когда-нибудь видела книжный шкаф с шарниром? — спросил он, поднимая бровь, а потом зашел внутрь. Как только я подошла ближе ко входу, я знала, что там будут вещи, которые мне не понравятся.
— Это подземелье для удовольствия, — добавил Оскар, а я лишь покачала головой.
— Нет, — прорычала я, чувствуя, как по коже бегут мурашки. — Это камера пыток.
Оскар ничего не сказал, передвигаясь по комнате, чтобы посмотреть на устройства, их кожаные ремни, их наручники, их шариковые кляпы. Это по сути рай БДСМ, но такой, где участники не могу сказать «нет».
Меня стошнило. Второй раз за неделю.
Я не хотела, это просто случилось.
Оскар не выглядел слишком сочувствующим по этому поводу, слегка сжав нос в отвращении, когда я отвернулась от запаха.
— Не убирай, оставь Эрику, пусть удивится, — сказал он мне, двигаясь дальше по комнате и позволяя своим длинным пальцам пробежаться по Андреевскому кресту, скамьи для секса, стене, заставленной наручниками. Здесь повсюду камеры, но, видимо, ни одна из них не включена, их злобные глаза темны и закрыты. Эрик не только насилует здесь девушек, но и снимает это.
Меня снова стошнило, но ничего не вышло наружу, так что я плюнула на покрывало Эрика и провела рукой по губам. Чем глубже Вик вонзает в меня свои когти, тем сильнее отступают мои оцепенения и защита от мира. И чем дальше я следую своему списку, тем злее становится моя реальность. Не удивительно, что меня недавно стошнило. Из-за видео Тинга. Из-за комнаты пыток Эрик. Мое тело переполнено злостью и ненавистью, и вполне естественно, что я должна очиститься.
Не задумываясь, я прохожу в комнату и бросаю крест. Он разбивается об пол, образуя вмятины на блестящих досках из темного дерева и расколов их в нескольких местах. Оскар поднимает бровь и оборачивается, чтобы посмотреть на меня, скрещивая руки на груди. Задыхаясь, я наваливаюсь на скамью, толкаю ее в бок и открываю черный шкаф на стене. Внутри были плетки, цепи, ремни, фалоиметаторы, всякая грязь и ярость. Я схватила нож, испачканный кровью, и старалась не думать о вещах, ради которых его использовали, как его могли использовать на мне, если бы представился шанс.
Слезы покатились по моему лицу, когда вонзаю нож в скамейку, разрывая кожу в клочья, наполняя комнату белыми пушинками. На этом я не остановилась, опустошая шкаф и бросая все на пол. В этот момент я даже не думаю, а реагирую.
Оскар ничего не говорит, ничего не делает, просто стоит там и изучает меня, словно я обнажаю себя перед ним так, как никогда не собиралась. Он видит сырую, неисправленную мою сторону, и мне это кажется пугающим. Я вполне уверена, Вик отправил на сюда вдвоем, чтобы сплотить нас или что-то вроде этого идиотского дерьма. Он обеспокоен, что мы ненавидим друг друга. Я беспокоюсь, что он прав.
— Закончила? — спросил Оскар, поднимая изысканную бровь, после того, как я упала на колени в центре разрушенной комнаты. Я едва могла видеть разрушение перед собой. Вместо этого, все, что я могла видеть, были воспоминания лица Пен после того, как однажды ночью она вышла из комнаты Эрика. Воспоминания о ее грустной улыбке, когда она отправила меня обратно в постель.
Я была виновата в том, что мы пришли сюда, в место, пожалуй, хуже дома.
Я не представляла, каким плохим был Эрик Кушнер, ни гребанного представления об этом.
— Я хочу убить его, — сказала я, смотря снизу вверх на Оскара. Он не выглядел удивленным. Вместо этого, он расстегнул ширинку, и мои глаза расширились. Если он на самом деле думает, что между нами произойдет что-то сексуальное в этой отвратительной адской комнате, я с большим успехом могу взять нож, все еще сжимаемый в моих руках, и отрезать его член.
Получается… причина, почему ничего сексуального не может произойти между вами, заключается в месте, Берни? А не в том, что он ненавидит тебя, а ты — его?
Секс из ненависти вполне великолепен, не так ли?
Вместо того, чтобы сделать мне предложение, Оскар поворачивается и писает на стену. Вы бы не подумали, что кто-то может выглядеть высокомерно или сексуально, пока писает, но, каким-то образом, с его костюмом и татуировками, он смог. Его очевидное неуважение и ненависть к Эрику даже не ранит.
Мои глаза наши его пальцы, держащие его член, и невозможно не заметить татуировки на нем.
Член в татуировках. Проколотый член.
Хах.
Когда он закончил, Оскар поправил штаны, а затем направился в прилегающую ванную, чтобы помыть руки.
— Давай подожжем это место, — сказала я, встав на ноги и направившись к дверному проему. В данный момент я с радостью сделаю это — и с Эриком, и с его отцом внутри — а затем трахну Оскара в пепле. Мне потребовалась минута, чтобы понять значимость этой мысли. Не часть про горящих заживо Эрика и его отца, а часть про трахнуть Оскара.
— В свое время, Бернадетт, — сказал он мне, тщательно намыливая руки, а затем высушивая их ближайшим полотенцем. — В свое время.
