Тим в высшей степени бесцеремонно высадил ее возле отеля. Ему не терпелось отыскать Симона и рассказать ему о том, что случилось, ведь надо было изменить план действий, но, главное, ему нужно было подпитать себя исходившей от Симона силой.
О Рашели он забыл под наплывом куда более сильного чувства — ненависти к деду. Но ведь не всегда ему придется делать не то, что хочет. Когда-нибудь... Когда-нибудь... Ненависть билась в его груди, как пойманный в клетку зверь.
Глава восьмая
Тим перехватил Симона, когда тот собирался уйти из дома, и в приступе ярости сразу же рассказал о случившемся. Поскольку у Симона не было ничего назначено на вечер, он предложил Тиму прогуляться.
Симон давно знал о ненависти Тима к деду, потому что издавна взял себе за правило быть внимательным слушателем... Несмотря на сказанное Тимом, Симон был уверен, что в один прекрасный день станет мужем его сестры.
Когда Тим злился, как, например, сейчас, то мог совершить что-нибудь опрометчивое, но сестры Тима обожали и сделали бы для него все. Если бы только можно было поднажать... Эта мысль и многие другие теснились в голове Симона, пока он выслушивал излияния своего приятеля. Имя Рашель соскальзывало с его языка не реже, чем имя деда. Он не забыл о ее непонятном нежелании войти в часовню, и ненависть к деду каким-то чудовищным образом переплелась с ненавистью к восставшей против него Рашель.
Отчасти Симон радовался, что все случилось так. Ему не нравилось желание Тима провести черную мессу в Марчингтоне, однако он искренне выражал свое согласие с тем, что Рашель следует наказать.
— Мы должны принести ее в жертву, — едва не кричал Тим, поворачиваясь и хватаясь за отвороты его пиджака. Они как раз переходили узкий мостик над быстрой речкой. — Должны!.. Для меня это единственный способ получить власть!
Тим впал в ярость, и от этого его монологи все больше напоминали бред сумасшедшего. Симону нелегко было слушать его... Ему совсем не нравилась идея жертвоприношения и льющейся на пол крови, но едва он пробовал остановить Тима, как тот еще больше зверел.
— Хватит, Тим...
Симон попытался высвободиться из рук Тима, в ужасе думая о том, что кто-нибудь может оказаться рядом и услышать его. Физически он был сильнее Тима и легко оттолкнул его в сторону невысокого каменного парапета.
И тут он увидел, как падает камень, а потом, будто в замедленной съемке, как падает Тим и ударяется головой об опору моста.
Прыгая следом, он уже знал, что Тим мертв, но все же вытащил его на берег, разрываемый горем и страхом. Потом кто-то окликнул его, когда он стоял на коленях возле тела Тима.
Подбежал незнакомый студент.
— Он упал... Он упал с моста....
Потом он долго повторял эти слова, пока они не начали жечь его мозг, — полицейским, несчастным родителям Тима, декану... Он так часто повторял их, что сам поверил в собственную невиновность, и его ненависть обратилась против человека, которого он считал причиной смерти Тима и разрушителем его собственных планов на будущее. Во всем он обвинял Рашель, словно в момент смерти сумасшествие Тима перешло к Симону и стало его собственным.
Смерть Тима была признана случайной, но Симон знал, что это неправда. Его убила Рашель, которую следует наказать за это. Но один он ничего не мог. Нужна была помощь. И он вспомнил, как Тим уверял его, будто она подходит для жертвоприношения... Девственница... И у него созрел новый план.
Сначала ему надо было подобрать помощников. Два новичка... Да... Да...
Оба отказались и еще долго отказывались, пока Симон не объяснил им, как ему легко добиться, чтобы их с позором вышвырнули из Оксфорда. В конце концов, разве он много просит? В общем-то, ничего особенного... Похитить девушку и привести ее в его комнату. Это все.
Выхода у них не было... И они согласились. Ричард Хауэлл подумал о работе в банке, которую дядя обещал ему, но только на определенных условиях. Алекс Барнетт вспомнил о жертвах, принесенных его родителями, и надеждах, которые они возлагали на него.
Симон решил, что задуманное им должно произойти в день похорон Тима... Пусть это будет его собственным прощанием с другом.
Рашель слышала о смерти Тима и, не забыв о своем потрясении, внутренним цыганским чутьем решила, что это было неизбежно. Она сама не знала, почему так решила... Это было такое же инстинктивное провидение, как в часовне в Марчингтоне, нечто за пределами логики и здравого смысла.
Потрясение, испытанное ею, когда она почти соприкоснулась со всем тем злом, что скопилось в часовне, и тем злом, что исходило от самого Тима, убило ее нарождавшееся чувство к нему. Однако оно не убило в ней страстного желания, рожденного одновременно с пониманием, что она не та девушка, которую Тим может пригласить в дом и представить родителям в качестве своей невесты, страстного желания как-нибудь найти путь ко всем тем вещам, в которых жизнь до тех пор отказывала ей. Уважение, материальная обеспеченность, статус, образование. Она должна все это иметь... А если повезет, то и больше.
Не удивительно, что о смерти Тима писали центральные газеты. В Оксфорде стали поговаривать о наркотиках и их разрушительном влиянии на студентов.
Похороны были многолюдными. Одетый во все черное, Симон неподвижно стоял в глубине марчингтонской деревенской церкви. Раза два Дебора Уилдинг оборачивалась, чтобы посмотреть на него. Она не сомневалась в том, что он был лучшим другом Тима, но он пугал ее. У нее было странное чувство, будто он виновен в смерти ее брата, но так как доказательств никаких не нашли, то Дебора не осмеливалась поделиться своими мыслями с кем бы то ни было.
Дебора знала, что он нравится ее матери и младшим сестрам, которые едва вышли из подросткового возраста и находили его очень сексуальным. Она же всегда чувствовала себя скованно в его присутствии, потому что Симон напоминал ей об огне, на который слетаются бездумные мошки, чтобы погибнуть в нем. А вот Тим слепо следовал за ним, что бы он ни говорил и ни делал. Он почти боготворил его, и Деборе не раз становилось не по себе от откровенной сексуальности их отношений. Ей очень хотелось с кем-нибудь поговорить об этом, но друзей ее возраста у нее не было, отец был недоступен, мать — слишком наивна. Она вновь искоса посмотрела на Симона и едва не задрожала от исходившего от него холода. Неужели никто, кроме нее, не видит, какое у него злое лицо?
Дебора любила брата, но не была слепа к его порокам. Тим вырос бесхарактерным гедонистом. Все вместе они избаловали его, и теперь золотой юноша лежит мертвый, а она уверена, абсолютно уверена, что юноша в глубине церкви, который называет себя его другом и несет свою печаль как мантию, на самом деле виновен в его смерти.
