Я смотрю на своё отражение в зеркале дешёвой ванной, рассуждаю: он сделал это, потому что задыхался рядом со мной. Ему нужен был воздух. Кислород, чтобы жить. Матери ведь для этого нас рожают, мучаясь от боли, чтобы дать жизнь?
Я снова смотрю на своё отражение, оно отвечает: нет оправданий предательству. Любовь всё прощает, но после она умирает. Остаётся уродливая жизнь. Но матери дают нам жизнь в надежде, что мы будем счастливы, а счастье возможно только в объятиях любимого и любящего человека.
Несмотря на плотность тумана, осевшего в моей голове после трагедии, я любила его.
Все наши годы - и счастливые и несчастные, я любила его.
Любила через боль, через отчаяние и злость, через ненависть.
Глава 37. Что такое любовь?
В последние семнадцать лет я никогда не знала одиночества - меня всегда окружали люди, иногда даже слишком много. В долгие студенческие годы мне случалось мечтать не только об отдельной квартире, но иногда о необитаемом острове, но с одним только условием: чтобы на нём меня поселили вместе с Каем.
А теперь пустота давит, свобода душит.
- Купи телевизор! - предлагает Адити.
- Зачем? Я никогда его не смотрю.
- Помогает от одиночества, проверенное средство.
Но проверенное средство не срабатывает, и я иду в ближайший магазин покупать комнатный цветок. Буду поливать его раз в три дня, а он - смотреть на меня своими зелёными листьями. И вот, я шагаю по полумертвой улице Бёрнаби в обнимку с цветочным горшком, выглядывая из-за его листьев, и чувствую себя ущербной. Было время, когда я искренне верила, что несчастнее меня быть невозможно. Оказалось, ещё как возможно: сегодня, сейчас, в данную минуту, я, кажется, пробила дно и падаю дальше.
С каждым днём мне всё тяжелее.
В конце июня я улавливаю в комнате ожидания нашей клиники до изнеможения знакомый Armani Code. Мои глаза щиплет надеждой, хотя Кай давно им не пользуется, но ведь было время, когда этот аромат принадлежал только ему, и я не сдаюсь.
Дежа вю - такое уже было - давно, много лет назад, только исход был иным.
… я спускаюсь в холл больницы, где проходят мои практические часы, и улавливаю запах. Мужчина, пользующийся туалетной водой той же марки? Если б так, реакция не была бы настолько всеобъемлющей: учащённое сердцебиение, замедленные реакции, утяжелённые мысли и тепло внизу живота, тем жарче, чем лихорадочнее мои поиски. Я ищу его глазами и не могу найти.
Но у меня есть его след, и я не могу ошибаться – это его запах: тысячи не тонких, а именно его мужских нот: волосы, кожа, тяжёлый сексуальный шлейф и гель для душа с ароматом Armani Code.
Кай накрывает ладонями мои глаза, и моё сердце максимально приближается к инфаркту. Не от страха или неожиданности - от затопившего чувства радости: думаю, я так не радовалась даже собственному рождению. Через мгновение взлетаю, и запах, тот самый, ни с чем не сравнимый, который никогда и ни с кем не спутать, заполняет мои ноздри, бронхи, лёгкие, мозг. Кай целует шею, не губы. Делает это обрывисто, непристойно. Я не пытаюсь оттолкнуть, потому что мне, действительно, наплевать, кто на нас смотрит и, скорее всего, уже судит, как извращенцев. А безумец находит то, зачем пришёл – губы. И пьёт. Именно так, как и нашёптывал однажды на ухо: жадно и захлёбываясь.
Могла ли я знать в то мгновение, что многие годы спустя, буду искать его точно так же – с замирающим сердцем и надеждой, но не найду? Могла ли я представить себе, что оттолкну его сама?
Источником аромата Armаni Code оказывается отец растянувшего связки в суставе мальчишки – красивый, высокий, уверенный в себе мужчина.
Час спустя, во время ланча, Майра – наш главный педиатр, вынимает из сумки детские рисунки - креативные работы, обклеенные пайетками и цветной бумагой, и, показывая их нам с Элис, жалуется:
- Бесконечный поток школьной макулатуры!
Мои глаза видят надпись на одном из помятых, испачканных бананом шедевров «Для мамы», и я начинаю ненавидеть. Не конкретную личность, а человечество вообще. За несправедливость, за боль, за неблагодарность. За слепоту и неумение по-настоящему ценить то, что у нас есть.
- Ой, смотри, а этот забавный!
В руках Элис бумажный медвежонок. Его лапки вырезаны отдельно и прикреплены к туловищу канцелярскими кнопками, поэтому подвижны и смешно болтаются. Мордочка по-детски трогательная, а в глазах-пуговицах грусть. И я чувствую, как слёзы затапливают мои глаза, сердце, душу, рвутся наружу обидой на судьбу, злой рок, собственную глупость, но я их сдерживаю. Как всегда зажимаю внутри и выхожу, унося своё многотонное горе подальше от людских безразличных непонимающих глаз.
- Ооох, я не подумала! - закрывая за собой дверь, слышу запоздалые сожаления Элис.
Я вытираю щёки и говорю себе:
- Ты ещё можешь. Можешь! Нужно только принять решение.
Да, я всё ещё могу родить, но тогда парень, по имени Кай, превратившийся за годы в мужчину, ставший мужем, а теперь и бывшим мужем, исчезнет из моей жизни окончательно и навсегда.
Ты не замечаешь, как твой человек прорастает в тебя, становясь твоей жизнью. Не задумываешься над его жестами и поступками, относясь к ним, как к части повседневной рутины, а ведь они, по сути, и есть самое главное - его любовь и забота.
Что такое любовь?
Я долго смотрю в зеркальную стену соседнего здания, рассматривая отражение своей высотки. Моё воображение рисует в нём горы, их укутанные облаками верхушки, заснеженные изумрудные ели у подножия. Мои настоящие горы ждали меня в течение шести лет, и я никогда не задумывалась о том, что в моём окне они оказались не по счастливой случайности - кто-то поселил их там.
Что останется от любви, если откинуть от неё страсть, имеющую свойство сгорать почти молниеносно?
Забота.
Любовь - это забота. И у меня был её океан.
Как много я дала Каю? Какие-то мелочи. Он всегда от всего отказывался, шутил, смеялся, уверял, что хочет от меня лишь одного - чтобы я голая всегда ждала его в постели.
На вопрос «Что тебе подарить?» он всегда расплывался в широченной улыбке и отвечал: «Себя!».
И мне это было приятно! Так приятно!
И я дарила ему «себя» во времена студенческого безденежья, в годы счастливого брака. Конечно, кроме «себя» были ещё новые кружки для кофе и брелки по цене автомобиля, на которые он только взглянет и тут же вернёт свой плотоядный взгляд мне.
Я никогда не отказывала ему в сексе, случалось, мы даже делали это в последние дни месячных. Но даже это, скорее всего, не моя заслуга - это Кай был умелым любовником, пылким, нежным, так что я готова была с завязанными глазами броситься в любые эксперименты, если только моя рука будет зажата в его руке.
А потом, когда умерла Немиа, и я спрашивала для галочки «Что ты хочешь ко Дню Рожения?», он больше никогда не шутил и отвечал «Просто будь рядом».
Много ли он давал мне?
Безмерно много, бесконечно, безлимитно.
Tony Anderson - Chasm
Я поражалась тому, как много он знает и умеет, ведь ни один человек просто физически не способен уместить столько в своей голове. Пусть он был специалистом в области IT, хотя сейчас она делится и разветвляется на бесчисленное множество направлений, часто почти не пересекающихся друг с другом, но он легко мог разворотить неработающую розетку и отремонтировать её, починить кран, задрать кверху капот своего старого заглохшего Бьюика и разобраться с проблемой, не дожидаясь эвакуатора.
Однажды в институте на лекции по социологии преподаватель предложил нам задуматься о том, кого из коллег мы выбрали бы в попутчики на необитаемый остров. Раздал блокнотные листы и попросил вписать имя. Я отдала ему листок, на котором было выведено всего три буквы: КАЙ.
Взглянув на него, преподаватель напомнил мне:
- В нашем коллективе нет студентов с таким именем, Виктория! Или я что-то пропустил?
