(*американский мультипликационный сериал, повествует о девочке по имени София. Мультсериал повествует о жизни девочки Софии, по счастливой случайности ставшей принцессой)
Я понятия не имел, кто такая София Прекрасная, но ей нужно было поговорить об этом. У меня было чувство, что она не говорила об этом ни разу с тех пор, как это случилось. Все, что я мог для нее сделать — это слушать.
— У нее были темно-каштановые кудри, как у Софии Прекрасной, и я всегда называла ее Принцессой Софией, чтобы она хихикала. Я притворялась, что запуталас и думал, что она-настоящая София Прекрасная. Она говорила: «я Куинн, глупышка. Помнишь меня?» а я изображала удивление. Это только заставляло ее смеяться еще сильнее. Они были моим домом. Куинн и Поппи. Они хотели, чтобы я была там. Меня там приняли... Я скучаю по ним.
Если бы у меня было одно желание в этом мире, это было бы вернуться назад во времени и исправить это для нее. Чтобы исправить это, чтобы она не чувствовала вину за это всю свою жизнь. Мне было плевать на все это семейное дерьмо. В итоге, я был богатым ребенком, чья мама залетела от мужчины, который должен был быть моим дедушкой. Ничего страшного, когда имеешь дело со смертью. Уилле предстояло преодолеть еще столько тьмы, и я буду рядом с ней, несмотря ни на что. Она могла бы попытаться оттолкнуть меня, но я не собирался уходить.
Я был влюблен в Уиллу Эймс. Девушку, которой она когда-то была, и женщину, которой она становилась. Ее сердце было таким чертовски большим и отзывчивым. Просто находясь рядом с ней, все казалось лучше.
Мои планы на будущее только что приняли серьезный оборот.
Ты особенная, Уилла Эймс
ГЛАВА 41
УИЛЛА
Мне пришлось остановить себя, чтобы не сказать больше. Это было похоже на то, как будто открылись шлюзы, и я не могла остановить слова, льющиеся из моего рта. Все это я держала при себе. Воспоминания остались только у меня. Мне нужно было их произнести. Мне нужно было, чтобы кто-то ещё знал об улыбке Куинн и ее хихиканье. Как будто я каким-то образом могла снова подарить ей жизнь. Просто вспоминая о ней.
— Ты была там, когда родилась Куинн?
Его вопрос удивил меня. Я вообще не ожидала, что он заговорит. Я вспоминала о мертвой маленькой девочке, которую он не знал. Но ему, казалось, действительно не безразлично.
— Да. Мама разрешила мне поехать в больницу с папой Поппи и с ней. Мы часами сидели в приемной, читали книги, ели закуски и смотрели через большое окно на всех остальных малышей, которых приносили в детскую. Это был веселый день. Когда Куинн принесли в детскую на руках у их отца, у него была самая большая улыбка. Поппи обняла меня, и мы смеялись и хлопали в ладоши за маленькую девочку с темными кудряшками на голове. Мы были уверены, что никогда еще не было такого очаровательного ребенка.
— Значит, она тоже была тебе как сестра.
Это не был вопрос. Это было заявление. И он был прав.
Она была моей младшей сестрой, такой же, как и для Поппи, и я никогда не пропускала ни дня рождения, ни Хеллоуина с её походами за сладостями. Во всех моих хороших воспоминаниях были Куинн и Поппи. Это забавно, что и в моих самых болезненных тоже.
— Они обе были. Моими сестрами. Потеря их забрала часть меня. Хорошую часть.
Это было правдой. Когда они положили их обоих в землю, я почувствовала, как мое сердце ушло вместе с ними. Моя радость, мое счастье, все хорошее тоже ушло. Я не могу допустить это с кем-то другим.
— Они хотели бы, чтобы ты снова обрела счастье. Жила за них. Они не получат свою жизнь, и поэтому ты должна жить за них. Не прощать себя и возлагать вину на себя, не делает твою жизнь справедливой. Они бы хотели для тебя большего. Это было бы разочарованием для них, Уилла. Они не винят тебя, и ты тоже не должна. Если ты хочешь помнить их, то сделай это. Говори о них. Я буду слушать. Рассказывай мне все. Я здесь. Но не живи жизнью без надежды на счастье, потому что это несправедливо по отношению к их памяти.
Я повернулась и посмотрела на него. Неужели эти слова только что сорвались с губ Гуннера Лоутона? Куда делся тот веселый плейбой? Я знала, что он был глубже, чем показывал миру, но я не была готова к этому. И если он имел в виду сказанное так сильно, как это звучало, то был ли он прав? Разве я не воздаю должное их памяти?
— Ты веришь в то, что только что сказал? — Спросила я его.
Он кивнул.
— Черт возьми, конечно, верю. В каждое чертово слово. И если ты не слушаешь сейчас, то будь готова слушать это снова и снова, потому что я намерен убеждать тебя, пока ты не поймешь. Пока эти слова не станут реальными и для тебя тоже. Ты особенная, Уилла Эймс. Ты всегда была такой. Они любили тебя, потому что видели в тебе то, что я увидел в тот день, когда застал тебя играющей с моими солдатиками. Ни одна из этих девушек не хотела бы думать, что ты отказалась от жизни, чтобы наказать себя за их смерть. Ни в том, ни в другом не было твоей вины, и в глубине души ты это знаешь. Ты просто не можешь сказать правду, потому что это слишком больно. Ты слишком сильно любила Поппи. Но это была ее вина, Уилла. Это была вина Поппи, и она знала это. Она не смогла с этим жить. Это и есть истина. Прими её.
Слезы, с которыми я боролась, или, по крайней мере, пыталась бороться, выпуская только несколько за раз, начали стекать по моему лицу. Рыдания, сотрясавшие мое тело, вырвались наружу, и я наклонилась вперед, обхватив руками живот, чтобы не развалиться окончательно.
Он был прав.
Но это было так больно.
Две сильные руки обхватили меня, и я охотно бросилась в его объятия. Он больше ничего не сказал, а даже если бы и сказал, я не смогла бы расслышать его сквозь рыдания. Боль, которую я так долго сдерживала, я вырвалась на свободу. Я приняла правду. Ту самую, о котором мне до сих пор никто не говорил. Ту, в которую я боялась поверить или принять, потому что не хотела винить Поппи. Я любила ее. Но чтобы двигаться дальше в жизни, мне нужно было услышать это. Гуннер дал мне то, чего не дал никто другой. Уверенность в том, что я заслуживаю жить. Столько раз я думала, что должна была покончить с собой. Я любила Куинн, так почему же я могла жить, а Поппи — нет? Разве я любила ее меньше? Была ли я эгоисткой? Я задавала себе так много вопросов и боролась со своими собственными эмоциями так долго, что забыла основные факты. Те самые, которые сегодня вечером я наконец произнесла вслух. Тому, кто был готов слушать.
Я плакала в его объятиях, казалось, целую вечность. Его рубашка спереди промокла от моих слез, но его руки так и не разжались. На самом деле его хватка становилась все крепче, чем дольше мы оставались там. Когда все это начало высыхать и тяжесть, которую я так долго несла, начала ослабевать, давая мне мой первый настоящий глубокий вдох за несколько месяцев, я подняла голову и посмотрела на него. Этот мальчик, которого я никогда не ожидала увидеть своим героем. Я никогда не думала, что он будет держать меня, когда я разваливаюсь на части. Этот мальчик, который был рядом со мной во время многих перемен в моей жизни.
Может быть, так было всегда, но я этого не знала и не понимала. Но теперь я это знала точно. Я любила Гуннера Лоутона.
— Спасибо тебе, — мой голос дрогнул, когда я произнесла эти слова.
Он приник поцелуем к моему лбу.
— Я всегда здесь для тебя.
Это верно. Даже при том, что его жизнь была дерьмом, он все еще был здесь, слушая меня.
— Я намочила твою рубашку.
Он слегка улыбнулся мне.
— Ничего страшного, высохнет.
— Я.. я никогда не говорила об этом и не плакала по этому поводу.
Гуннер притянул меня ближе к себе.
— Я рад, что ты пошла со мной. Тебе это было нужно. Ты уже достаточно себя истязала. Тебе нужно исцелиться, Уилла. Тебе нужно двигаться дальше.
— Я никогда их не забуду.
