— Явный прогресс! — насмешничаю я.
Тот обморок они тоже назвали приступом и пару дней держали меня фактически во сне.
— Если вдруг что, вы знаете порядок действий! — напоследок серьёзно предупреждает он Зару и выходит из палаты.
— Уже даже я его знаю, — хмыкаю я и отвлекаюсь на то, чтобы убедиться в отсутствии крови и выкинуть ватку.
— Ты, правда, всё помнишь? — каким-то придушенным голосом спрашивает она и я перевожу взгляд на неё. — Оля! — и застаю отчаянный шёпот и то, как она без сил опускается прямо на пол передо мной.
— Зар, ты рехнулась?! — Попытка её поднять закономерно заканчивается ничем. — Зара, ты плачешь, что ли?
— Дура ты! — сквозь слёзы смеётся она и крепко меня обнимает.
— Так, а кому из вас плохо-то было? — раздаётся от двери ехидный Сашин голос. — Чтобы вы знали, я даже до парковки не успела дойти, как мне позвонили и сказали, что в твою палату был вызов.
— Да никому не было плохо, — улыбаюсь я, вытирая две всё-таки прорвавшиеся слезинки. — Это всё твои перестраховщики! Ты тут всю больницу умудрилась запугать?
— Не поверишь, даже Иванченко, — хмыкает она и подходит к нашей живописной группе. Я всё ещё в кресле, Зара всё ещё на полу. — Один Кивацкий тут самый смелый. Настолько, что даже из операционной меня выгнал.
— Это он зря, — весело качаю я головой. — Ты же не забудешь и отомстишь.
— Ага, — Саша берёт меня за запястье, считая пульс, — выучусь на нейрохирурга и сделаю его на очередной конференции. Всухую. Как ты, Оль? — мгновенно становится она серьёзной.
— Да всё со мной нормально! — морщусь я в ответ. — Просто я…
— Она вспомнила, Саш! — сияя тёмными глазами, откровенно ликует Зара. Она даже с пола не встаёт, предпочитая опереться спиной о ножку кровати. — Всё вспомнила!
— Прямо-таки и всё? — с недоверчивым хмыком Саша проверяет мои зрачки и прикладывает ладонь ко лбу.
— Ты ещё губами померь, как мама в детстве, — веселюсь я.
— Я тебя и по заднице отшлёпаю, как она же, если надо будет. — Саша недовольно качает головой, но всё же отходит на шаг. — Значит так, дЕвицы-красавицы, особенно ты! — зыркает она в мою сторону. — Убедительная просьба следующие тридцать шесть часов никуда не влезать и в обмороки не падать! Ребёнок хочет видеть мать, а мать хочет видеть что-нибудь, кроме этих вот стен. Так что как хотите, но держите себя в руках, пока я не отведу Нику в зоопарк и не поем там сладкой ваты.
— Иди уже, мать! — фыркаю я, получаю привычный уже поцелуй в лоб и смотрю как за ней закрывается дверь.
— И это с ней вы друг друга не понимали! — укоризненно качает головой Зара и встаёт. — Вот вечно говоришь вам, говоришь умные вещи и словно к глухим обращаешься!
— Да ладно тебе, было и прошло. — Она внимательно смотрит как я перебираюсь на кровать и едва ли не облегчённо вздыхает, стоит мне полулечь. — Скажи лучше, что с Крамелем, он ведь тоже этот месяц здесь развлекается? Вместе со мной.
— Сказала бы я, куда вам надо засунуть такие развлечения! — вздыхает она и садится в свободное уже кресло. — Владу… непросто. Он молчит.
— В каком смысле?
— В прямом, — кривится Зара. — Он не разговаривает ни с кем из нас, хотя с лечащим врачом спокойно общается.
— И вы, конечно, насовали ему в палату толпу именитых психологов. — Не вопрос, констатация факта. — Помогло?
— Нет.
Похоже, там всё было гораздо сложнее простого «нет» и я бы, может, помогла, но не в таком состоянии.
— А в остальном?
— Ему почти перебило позвоночник, — бесстрастно отвечает Зара, но я представляю что скрывается за её спокойствием. — Какое-то время он ещё будет хромать, но потом всё наладится.
Она замолкает и смотрит бессмысленным взглядом в стену напротив, пока я не окликаю:
— Иди.
— Что? — отвлекается Зара от собственных мыслей.
— Иди к нему, Зар, — с улыбкой качаю я головой. — Ты права, всё наладится, так убеди его в этом. У тебя хорошо получается.
Она смотрит на меня долгим взглядом, встаёт и подходит, чтобы крепко обнять.
— Как же я рада, что ты вернулась!
— Я тоже, Зар, я тоже.
Глава 24
Короткий звонок заставляет Зару облёгченно выдохнуть. Хотя бы у них всё сложится!
Не в силах решиться, она продолжает стоять у подоконника, почти напротив Олиной палаты. Как? Что сделать, чтобы вернуть прежнего Влада? Пусть ехидного, вредного и упирающегося, но прежнего. Услышав шаги, она переводит взгляд и не верит.
— Это что за парк такой?! Или ты так торопился?
— Этот, — Дальский мимоходом показывает на окно, заставив её хмыкнуть.
— Чтобы ты знал, этот парк называется сквер.
— Да хоть роща! — морщится он и останавливается напротив двери в Олину палату.
— Страшно? — Зара с интересом склоняет голову к плечу, заработав его недовольный взгляд. — Иди, Саш, какой смысл тянуть.
— И это говоришь мне ты, — качает он головой. — Влад по-прежнему…
— Иди, — перебивает Зара. — Всё остальное потом.
Решительно вздохнув, словно перед прыжком в воду, Дальский открывает дверь и заходит в палату.
Чем заняться на законном больничном? Да много чем. Например, устроиться полулёжа и подолгу сидеть, ожидая, когда расслабляться дрожащие мышцы. Кивацкий сказал, что это нормально и через полгода я смогу бегать марафоны, но сейчас от этого не легче. Дрожь в пальцах тоже напрягает, но и это, по его словам, пройдёт.
Всё пройдёт, и печаль, и радость. Всё пройдёт, так устроен свет.
Смешок вырывается помимо воли и я откидываю голову на подушку, закрыв глаза. Внезапно и вдруг мне стало некуда бежать и нечего делать. Странное ощущение, но приятное. Давно стоило остановиться, посмотреть вокруг и осознать, что, даже не день, эта минута никогда не повторится.
Жизнь преподала мне хороший урок, который я вряд ли смогу забыть.
Звук открывшейся двери заставляет с трудом разлепить глаза. «Вы даже не уснёте». Так и верь врачам! Но от того, кто останавливается, едва ли сделав полшага внутрь, сон не просто улетучивается — его сдувает ураганным ветром.
Саша смотрит на меня напряжённым взглядом, я, садясь в кровати, отвечаю ему тем же.
Ну почему нельзя было подождать?! Сообщить о моём, полностью вернувшемся в строй, сознании могла только Зара и я понимаю почему он здесь. Сама поступила бы также, но…
Я — женщина. Причём женщина, привыкшая чувствовать себя красивой! И то, что он видит меня в пижаме, похудевшую на десять килограмм и с волосами, едва ли длиннее его собственных, напрягает. Настолько, что я нервным движением взлохмачиваю только-только отросшую шевелюру и подтягиваю одеяло.
— В городе закончились архивы? — пытаюсь пошутить я, но он лишь улыбается в ответ.
Взгляд опускается помимо моей воли, но это не мешает ему приблизиться. Матрас прогибается под его весом, а я вздрагиваю от прикосновения к щеке.
— Оля. — Пробирающий шёпот не оставляет шансов на сопротивление. — Оленька!
Он прислоняется лбом к моему лбу и мы сидим так, кажется, вечность. Молча. Растворяясь в дыхании друг друга. Но вот он отмирает, открывает свои невероятные глаза и смотрит так, что я чувствую, как краснею.
— Скажи что-нибудь, — просит он, словно заново изучая моё лицо, шею, руки. Меня всю.
— Я, кажется, проиграла.
— Вряд ли Влад заметил. — И снова улыбка. Такая, что я задыхаюсь от нежности и решаю сказать правду.
— Не ему, Саш. Тебе…
Саша уходит только вечером. Всё это время мы просто лежим в кровати, я на его плече, и разговариваем. О скандале, который попыталась устроить моя сестра, узнав, что он и есть тот самый Дальский. О Заре. Об архиве и даже его работе. Обо всём, кроме аварии и того, как тяжело им пришлось.
Он уходит только после крепких получасовых объятий и заверений, что за ночь я его не забуду. Уверена, он бы и на ночь остался, если бы не зашёл Иван Петрович и не прочитал лекцию о том, что анализы в норме, а я иду на поправку.
