знает подход.
– Ок, ты только… бля… даже сказать нечего.
– Вот и я так же. Ты видел? Сука, он же ее чуть не убил.
– Пошли кофе выпьем, тут надолго.
Трясет ли меня?
Хреначит так, что разряд тока был бы не так прочувствован мной. Я не понимаю, я отказываюсь понимать, если она обманывает – зачем?
Ну нет смысла в этом, абсолютно.
Тут что-то не так.
– Стас, ты нарыл на него хоть что-то?
– Лишь то, что он был рожден не в России. По-моему, и сама Эмма ничего о нем не знала. Узнаю фамилию и считай, что я узнаю сразу все.
– Ахуенно, и что делать дальше?
– Тебе – успокоиться, а мне копать, я ж не в ФСБ работаю.
– Да понял-понял.
Смотрю в окно, наблюдая, как капли дождя катятся по стеклу и вспоминаю ее слезы…
Сука, как же дерьмово было быть с ней и не сметь ничем помочь, а только ждать приезда врачей.
– Молодые люди? – услышал и тут же ринулся к врачу, но прежде дал задание другу:
– Дай мне его адрес.
Он покачал головой, и мы подошли к доку.
– Ну, как дела?
– Трещина на двух ребрах с левой стороны, помимо ушибов мягких тканей почти по всему телу и легкое сотрясение. Можно сказать, что все обошлось. И не смотрите на меня так, потому что все могло быть в разы хуже. Внутренние органы в порядке и это главное.
– Твою мать, – отворачиваюсь и готов бить кулаками в стену.
Прохаживаюсь на пару метров в сторону от них и пытаюсь осознать, что я гребанный… даже слов уже нет… но я виноват в этом всем.
– Сейчас вы можете к ней пройти, потому что через пятнадцать минут мы вколем ей снотворное, так как она немного нервная, истощена морально и ей просто нужен спокойный сон. Мы не знаем в каком состоянии ее психика сейчас. Будет лучше, если вы просто побеседуете с ней о чем-то позитивном. Не затрагивайте события этого дня.
– Я вас понял. Спасибо, и, – жму руку доктора, – позаботьтесь о ней. Деньги не имеют значение.
– Мы сделаем все в лучшем виде.
– Я буду тут, – говорит друг, а я вхожу к ней медленно, размышляя, о чем с ней говорить, если сам в состоянии полной прострации?
Эмма
Ощущалось тело таким тяжелым, таким растерзанным. Стоило открыть мне дверь Саше, как я тут же почувствовала себя рухлядью. Именно в такие моменты тебе хочется быть слабой и боль уже по-новому отзывается в тебе, если до этого ты знала, что некому будет жалеть.
А как только он вошел, мне просто хотелось плакать и жаловаться ему на мои раны: внутренние, внешние.
Его вопрос был логичен, и я бы ни за что не стала покрывать этого ублюдка, если бы не одно, но, в телефоне я обнаружила новое смс и прочитала до того, как впустила Сашу.
«Оу… ты уж прости Вадима, не сдержался, также, как и ты не держала за зубами свой тупой язык. Всегда приходится платить за свои поступки. И в этот раз, будь внимательна к тому, что и кому ты говоришь. А то, твой Аполлон не ведает, чем для тебя может обернуться его желание тебя защитить.
Тик-так сучка… Тик-так… Скоро ты встретишься с ним… Я уже говорила, что он просто чудо?»
Мне стало ясно, что Вадим причастен ко всему и ему помогает женщина, ведь раньше не было четких повествований от мужчины или женщины.
Рисковать я не стану, лучше пусть все окажется неправдой, чем я потеряю шанс.
Мне пришлось врать ему, хотя больше всего на свете, я желала правды к себе и несла ее другим и вот стала той, что обманывает прямо в глаза. Смотря в глаза тому, кто так нужен мне… но что, если я расскажу и все провалится? Я не могу, и он должен меня понять.
Придумала в голове историю и просто позволила себе помочь, держа телефон рядом с собой.
Я слышала, что говорили врачи, но сейчас меня мало волновало, что со мной, главное, выйти отсюда скорее, мало ли когда мне снова напишут.
Не знаю, может быть, с ума сошла, а может только схожу…
Остаюсь одна в палате и пялюсь в потолок. Снова беспомощная, безнадежная, неудачница…
Дверь немного приоткрылась, а я уже знаю кто там, чувствую его.
Ставит стул рядом с постелью и берет мою руку в свою ладонь. Но его взгляд, боже… Не могу… Не могу смотреть и видеть там разочарование. Там разочарование, но не во мне, а в себе.
Ну зачем? Зачем эта мука?
Я недостойна такого мужчину. Хочу вырвать свою ладонь, не хочу, чтобы касался, не хочу, чтобы был рядом. Пусть он уйдет.
– Эмма, – хрипит еле слышно, и я взрываюсь.
Слезы потоком бегут из глаз. Я не имею право на него. Не мне он обязан вручать свое сердце, не такой, как я. Он и его отец такие светлые, такие хорошие, что такое пятно в их жизни… нет…
– Милая моя, – уже рядом, уже слишком близко.
Целует меня бережно, невесомо, а я молчу, роняя слезы, потому что и прогнать его не могу, язык не поворачивается.
Кладет голову на мою ладонь, и я глажу его по волосам, зарываясь в них пальцами.
– Тебе бы к парикмахеру, – улыбаюсь.
– Не нравится? Ты, когда тянула меня за волосы объезжая, как-то не обращала внимание, что они слишком длинные.
– Это была другая я.
Усмехается и целует мою открытую ладонь.
Глажу пальцами его щетинистое лицо.
– Мне нравится, – шепчу.
– Я рад, – так же беззвучно отвечает.
– Иди ко мне, – хлопаю по кровати рядом, пытаясь сдвинуться, но становится так больно, что я вскрикиваю.
– Твою мать, Эмма, – ругается Саша и тут же подхватывает меня и бережно перемещает немного в сторону.
– Все в норме, я просто не ожидала.
Он что-то бурчит под нос пока снимает ботинки и наконец ложится ко мне лицом.
– Больше не шевелись ладно?
– Но я тебя не вижу.
– Да зачем на меня смотреть? Лежи, а я буду рядом.
Обнимает невесомо, обхватывая меня рукой, нежно ею скользя, перехватывая мой таз.
– Чтобы тебе не было тяжело.
– Не смеши, Саш.
– Эмма, – рычит и прижимается плотнее.
Упирается носом в мою шею и такое ощущение, будто успокаивается окончательно.
Вновь запускаю руку в его волосы и слышу, как дыхание мужчины становится еще более размеренным уже через десять минут.
Неужели уснул?
Входит медсестра и уже открывает рот,
