Его слова душили, казалось, что они оплетаются вокруг горла и давят, что трудно дышать.
– И это только часть нелегала, в котором он замешан. Незаконная продажа и скупка оружия, склады, принадлежащие Самсонову им забиты, но мне не удается подобраться к нему, слишком этот гад хитер. Именно поэтому управление и расщедрилось на билеты сюда. Я прилетел с одной единственной целью: выцепить вас пока вы одна и узнать. Пока еще не стало поздно. Скажите, что вы узнали…?
Наступившая тишина казалась неестественной. Даже океан прислушался к страшным словам и затих окончательно. Солнце спряталось и больше не грело ставший пустым горизонт. Тьма постепенно поглощала все вокруг. Она давила, сгущалась и накрывала пляж, медленно и неотвратно сковывая мои внутренности льдом. Первым пострадало сердце.
9
Абрамов ушел два часа назад, а я все еще не могу успокоиться. Внутри зреет нехорошее предчувствие. Оно как монстр из темноты вцепляется когтями в сердце и давит, давит, выжимает из меня все силы, но в то же время напитывает энергией чтобы я не могла уснуть. Не дает возможности забыться и забыть. Заставляет бодрствовать как десять кружек самого крепкого кофе. И пульс долбит в висках. И пальцы леденеют. И тело прошибает холодный пот.
То, что он говорил – правда?
Если да, то это лишь подтверждает слухи о Самсонове. А ведь раньше я слышала о нем многое. Не зря же мечтала свалить с приема незамеченной…
И как я могла забыть, что он за человек? Как могла закрыть глаза на то, кто он такой?
Ответ один, и он мне не нравился.
Ведь когда влюбляешься, не замечаешь недостатков. А это уже не шутки.
После ухода майора я дрожащими руками собрала вино, еду и бокал и почти бегом вернулась в дом. Закрыла дверь на террасе, закрыла входную на ключ. Задернула шторы. Но страх не ушел.
Страх за себя, за Давида. Страх за нас обоих.
Бутылка вина перекочевала обратно в шкаф. Оттуда я достала кое-что покрепче и наугад вытянула кружку из шкафа.
Налила коньяка почти до половины и сделала большой глоток, который сразу попросился обратно. Сделала еще один. Закашлялась до слез. Дрожь не проходила, но со временем утихала. Когда он узнает, что я сделала – он меня убьет.
Налила коньяка снова и вцепившись в кружку на неверных ногах прошла в спальню. Закрыла дверь. Защелкнула замок.
Покрывало сдернула и обмоталась им как коконом. Сейчас смотрящий на меня со стороны человек мог бы решить, что я провожу уютный вечер, попивая какао с зефирками, укутавшись в плед. Но в моей кружке конина, и не смотря на теплый кокон, мои руки все еще трясутся.
По щеками скатилась пара соленых капель. Я стерла их и всхлипнула снова. Что чувствуешь, влюбившись в монстра? Что чувствуешь, осознавая, что уже отдала ему свое сердце? Как далеко способна зайти вновь?
Отставила кружку на тумбочку и легла, свернувшись калачиком. Завтра же утром я покину виллу. Не важно, куда. Главное подальше отсюда…
Безумно жарко. Кажется, что кожа стала толстой и не позволяет дышать. Хочется стянуть с себя каждый ее сантиметр и сделать вдох, и я ворочаюсь сквозь сон и вытягиваю затекшие ноги. Ложусь на спину.
Звук льдинок, легонько ударившихся о края стакана, вводит в ступор. Будто кто-то побалтывает рукой, в которой сжата тара. Кто-то посторонний. Но я отчетливо помнила, что находилась в доме одна!
Резко подрываюсь, и взгляд натыкается на темную фигуру в кресле у кровати, которое стоит в изножье. Я отчетливо вижу разворот широких плеч и мощную шею. Голова ночного гостя повернута чуть в сторону, и услышав мой шумный выдох он медленно переводит взгляд, и меня прошибает диким, животным страхом.
Он обо всем узнал…
– Боишься спать одна? – Самсонов негромко тянет, и я силюсь различить в его тоне нотки недовольства или скрытой ярости, но в нем только усталость и неподдельный интерес.
– Что ты тут делаешь? – спрашиваю, глядя на Давида затравленным зверьком. Он либо не в курсе, что я разговаривала с Абрамовым, либо хорошо это скрывает.
– Сам не знаю, маленькая… – устало шепчет, и я вдруг с кристальной ясностью понимаю, что он не в курсе. И он устал. Возможно, не спал целый день из-за работы и перелетов, но вместо того, чтобы остаться дома, он здесь. На Багамах. Там, где я.
Сажусь прямее. Скидываю с плеч покрывало, и понимаю, почему мне было так жарко. Я забыла включить кондиционер и укуталась в покрывало. Плюсом на мне мужская рубашка.
– Как ты вошел? – задаю самый глупый из вопросов и Самсонов едва уловимо улыбается. Слышу это по его тону. И внутри меня что-то отогревается.
– Этой мой дом.
Его голос звучит ласково. В нем нет ни намека не тот сухой тон, которым он говорил со мной в самолете. Сейчас со мной снова тот Давид, что успокаивал меня в камере. Гладил по плечам, целовал в макушку. Его тепло согревало, а сила его рук напитывала спокойствием и умиротворением. И он сказал, что никогда не сделает мне больно.
Медленно поднимаюсь с постели и делаю шаг к креслу. Самсонов молчит, наблюдает, но я слышу, как его дыхание учащается стоит мне подойти и встать напротив. Карий взгляд скользит по моему телу от колен вверх по его рубашке на мне и доходит до лица.
И я понимаю, что больше нет сил терпеть.
Делаю шаг, но Самсонов успевает раньше и сдергивает меня на себя. Слышу звон хрусталя о паркет, когда из его рук падает стакан. Опускаюсь на его колени, седлая их, и уже через секунду моя рубашка стянута через голову и отброшена в сторону.
Наши губы влепляются вдруг в друга, и комната наполняется шумом нашего дыхания. Его язык грубо толкает мой, а руки уже расстегнули ширинку и направляют каменный член, помогая мне сделать то, без чего умираем оба.
