случайно выпал из волшебного золотистого рожка – мировое горе и вселенская печаль. Облаял пес – страх и снова горький плач.
Слезы, слезы, слезы.
Обратите на нее внимание. Пожалейте. Приласкайте.
Все поменялось одним поздним вечером, когда Арсений Эдуардович Шацкий уронил свою четырехлетнюю дочь Даниэлу в лужу. Не специально. Просто заплетающиеся ноги в какой-то миг перестали его слушаться, и он, запнувшись, рухнул на асфальт. Даня, до этого момента доверчиво прижимающаяся к отцовской груди, шлепнулась прямо в середину холодной грязной лужи. Когда она была на руках отца, все эти наполненные жидкостью ямки казались ей зеркальными кляксами.
И вот она угодила в одну из них.
Коротенькое голубое платьице с ромашками и края тонкого теплого шарфика вмиг впитали в себя пугающую черную жижу. По округлому детскому лицу стекали капли, а на приютившейся на ободке белой розочке, удерживающем тонкие каштановые волосы, расплывались пятна.
Даня вовсе не собиралась осуществлять приземление до самого дома, и поэтому рухнула в воду попой. Смачно и с брызгами.
Переулок был пустынен. Некому было наблюдать за разворачивающимся действом. Хотя какие уж тут действия? Плашмя лежащий мужчина в темно-коричневом жакете, с энтузиазмом обнимающийся с мокрым асфальтом, словно он, а не кости, придавал его телу цельность. А рядом – маленькая девочка, обвернутая полосатым шарфиком. Сидит в луже и увлажняет свои розовые щечки первыми слезами.
Вокруг Дани плавали завихрения бензиновой пленки и оторванные от пивных банок алюминиевые язычки. Грязная вода холодила ободранные ягодицы. А согнутая в колене левая нога изнывала от боли, нарастающей какими-то странноватыми постукиваниями в суставах. Тук-тук-тук. Больно, больно, больно.
Даня хотела разразиться рыданиями. Ее маленькое тельце уже готово было содрогнуться от воплей.
Но тут она услышала чье-то бормотание. Ее папочка что-то бубнил, уткнувшись носом в асфальт. Простонав, Арсений перевернулся на бок и стянул с запястья часы. Утопив их в луже, он с трудом приподнял голову и взглянул на дочь болезненно красными глазами.
– Папочке тоже очень больно. Очень... очень больно…
Его голос звучал надрывно и жалостливо. Желание зарыдать отступило. Даже боль в ноге и на ободранной коже чувствовалась уже не так остро. Даня, дрожа от холода, разглядывала черты отцовского отекшего лица и прислушивалась, ожидая новое бормотание, отдающее горьковатой царапающей внутреннюю полость носа вонью.
Шарфик, который был намотан на ее шею, принадлежал отцу. И от него тоже шел этот странный запах, из-за которого Дане постоянно хотелось чихнуть, а съеденное порой просилось назад.
С того случая Даня стала плакать все меньше и меньше. Ведь папочке тоже было больно. И плакать за себя, когда больно папочке, совсем не хотелось. Заплачь она тогда и не услышала бы, что сказал отец.
Бесполезные слезы.
Вот только понять, что «папочке было очень больно» вовсе не из-за падения на асфальт, ей удалось значительно позже.
Приобретенный навык «слушать и слышать» очень пригодился Дане в дальнейшем. Многое она узнавала от сестры отца, Агафьи, у которой частенько развязывался язык в присутствии малолетней племянницы. Ей хотелось высказаться или просто поболтать о чем-нибудь семейном, а Даня казалась наилучшим вариантом. Живое существо, но вряд ли внимательно прислушивающееся к сути высказанных слов. Ведь ребенку не будут интересны скучные разговоры взрослых… ведь так?
Нельзя недооценивать детей. А особенно, тихих и послушных. И особенно, разочаровавшуюся в слезах Даниэлу Шацкую…
Однажды дороги двух студентов экономического – хорошенькой Ирины Носиковой и красавца Арсения Шацкого – пересеклись. А точнее, это миниатюрная и прущая вперед как танк студенточка Носикова позаботилась о том, чтобы их пути не просто схлестнулись, как две волны цунами, а продолжили идти параллельно и впредь, а потом – и как единое целое.
Вот только тяготеющий к искусству, а не к цифрам и точности Арсений вовсе не собирался делиться чувствами с вертящейся поблизости девушкой. Учеба на экономическом была воплощением воли родителей, и Арсений прилагал все силы, чтобы обрести успех даже в ненавистном деле. Легкомысленная Ирина абсолютно не привлекала его. Он был художником. Он искал вдохновение. И во вдохновении находил спасение и силы.
Если бы он повстречал ту, что стала бы его вдохновением на протяжении всей жизни, то наверняка бы спасся.
Но, к сожалению, Ирина нашла его первой.
На одной из затянувшихся студенческих посиделок девушка наконец изловила вожделенную добычу. Она соблазнила убежденного трезвенника Арсения, потерявшего бдительность из-за выпитого алкоголя. Тщательно добавляемого в его стакан с соком на протяжении четырех часов все той же Ириной. И, конечно же, втайне от парня.
Всего одна ночь. И немыслимое количество извинений в последующие месяцы. Но Ирине не нужны были извинения. Она хотела Арсения. Дико и с какой-то жутчайшей потусторонней злостью. И поэтому едва не разразилась дьявольским хохотом, когда сообщила бедняге о своей беременности. Пригрозив сделать аборт, она заставила его жениться на себе.
Своим упрямством и желанием сохранить живое существо, что росло внутри Ирины, Арсений загнал в гроб обоих родителей. Не такое будущее они готовили своему единственному сыну. Не такое.
Виновница нескольких разбитых судеб появилась на свет здоровенькой и похожей на отца. И затем с каждым годом все сильнее напоминала его. Цветом глаз, волос, даже ямочкой на левой щеке, что появлялась только тогда, когда она была в наибольшей мере счастлива. Этакая малюсенькая копия Арсения.
Девочку назвали Даниэлой. Хотя первый вариант имени звучал просто как «Данька». Во время восьмого месяца беременности Ирины новоиспеченная семья Шацких гостила у друзей счастливой супруги – личностях столь же подозрительных, что и пойло собственного производства, которое они разливали по граненым стаканам. «Данька-кубышка» – так хозяева горделиво обозвали свою вонючую бурду. Ирина периодически угрожала навредить ребенку, поэтому Арсений потакал почти всем ее желаниям. Чтобы не позволить беременной жене опробовать предложенный напиток, он согласился на ее требование «похлебать самому» и сквозь болезненный морок от принятого алкоголя дал согласие назвать первенца «Данькой». В честь того тошнотворного пойла.
В будущем, узнав об этом, Даня была уязвлена и в дальнейшем каждому, кто интересовался родительским выбором ее имени, с ясными и честными глазами отвечала, что ее назвали в честь элитного виски «Джек Дэниэлс».
Элитная, а не тошнотворная. Уникальная, а не посредственная.
Желанный ребенок… любимое дитя…
Работа офисного служащего доканывала Арсения. Необходимо было вкалывать за двоих, потому что Ирина, устроившаяся продавцом-консультантом в косметический магазин, не стремилась развиваться и не предпринимала никаких попыток, чтобы хотя бы постараться. Казалось, что вся ее жизнь целиком сосредоточена на Арсении. Ей необходимо было удержать его подле себя. Для этого она не скупилась на методы. Так Даня-первоклашка
