тот мужчина? — взгляд внедрялся под кожу. — Не бойся, наш разговор полностью конфиденциален и не выйдет за пределы стен этой комнаты. Ты можешь мне доверять. Он представился как Найк, да?
— Что за бред вы несёте? Какой, к чертям собачьим, Найк! И вообще, я хочу побыть одна. Могу я остаться одна в собственной комнате, о'кей? Папа! — повысила я голос, и дверь комнаты тут же открылась.
Отец уже выглядел бодрее, чем ночью, одет в свежую рубашку и брюки.
— Доброе утро, птичка. Ну, как ты?
— Какого чёрта? — опустив любезности, кивнула на тётку напротив. — Зачем она мне?
— Милая, — он подошёл к кровати и ласково взял меня за руку. — Ты пережила такой ужас! Я даже представить боюсь. И знаю, что ты будешь храбриться, потому что очень сильная и смелая, но ты ещё слишком юная, чтобы в одиночку выдержать подобное. Тебе нужна помощь, поддержка.
— Мне нужна горячая ванна и чашка кофе. Всё! Пусть она уйдёт, — и наткнулась на умоляющий взгляд отца. — Хорошо, пусть уйдёт на какое-то время, — смягчилась и повторила: — Пожалуйста.
— Евангелина, продолжим позже, — кивнул психологу отец, и та, мягко улыбнувшись нам обоим, послушно вышла, оставив нас наедине.
Отец разгладил ладонью покрывало и с тяжёлым вздохом опустился на самый краешек кровати.
— Адель, я хотел бы с тобой...
— Одна, папа. Я хочу побыть совсем одна! Я ванну принять хочу, можно?
Кустистые брови тревожно сошлись на переносице. Он привычно посопел, пожевал нижнюю губу. Бросил цепкий взгляд на створки балкона, потом на дверцу шкафа, где я храню личную аптечку с обезболивающими и аспирином...
— Не волнуйся, травиться или что-то такое я точно не собираюсь, — я улыбнулась и, сев, накрыла его ладонь своей. — Я в порядке, правда. Действительно в порядке. Я приехала сюда сама, за рулём, в трезвом уме...
Штанины джинсов задрались, и я поймала его шокированный взгляд на своей синевато-желтоватой лодыжке.
— Это я в клубе упала, когда началась заварушка с тем газом. Ты же в курсе, наверное. Никто меня не истязал, если ты подумал об этом.
Но он уже подумал и сделал молниеносные выводы.
— Ты врёшь мне, чтобы не расстраивать? Это он запретил тебе что-то рассказывать? Угрожал?
— Я всё тебе расскажу. Всё-всё. Но позже, хорошо? Я очень прошу тебя – дай мне немного побыть одной. Мне это необходимо.
Видимо, я все-таки смогла до него достучаться.
Отец поёрзал в нерешительности, затем тяжело поднялся и медленно пошел к выходу.
— Ну, хорошо. Конечно, побудь. Только Адель...
— Не волнуйся, я же сказала – никаких глупых поступков. Я же не дура.
Он кивнул и открыл дверь, я увидела за ней двух личников отца и перетаптывающегося Горнаева. Судя по помятому виду, дежурит он тут с ночи.
Когда я наконец-то осталась одна, поняла, что быть со своими мыслями один на один сложнее, чем казалось. Воспоминания начинали душить, смешивая то, что было, и надуманное в одну психоделическую кашу.
Я старалась не думать о Найке, не вспоминать его. Старалась настраивать себя на свою новую прежнюю жизнь. Скоро это все закончится – допросы, репортёры у дома, статьи в интернете, и я буду свободна. Но буду ли?..
Пока не узнаю правду – не буду.
Я доплелась до ванной и закрылась изнутри, чтобы отец не дай Бог не додумался отправить кого-то посмотреть, не утопилась ли я, не справившись со стрессом.
Он ещё не знает, что главный стресс у меня вызвала правда о нём. Только вот правда ли это?
Я разделась догола и села в пустую чашу джакузи. Пустила воду, настроив любимую температуру. Налила немного ванильной пены. Я была в привычных роскошных условиях, я была дома, но глупое сердце так отчаянно тянулось обратно, в полуразрушенный дом в лесу.
Тянулось обратно к нему.
Это было невыносимо.
Я вспоминала, как мы занимались любовью на скрипучем диване, а потом в сколоченной из толстых бревен душевой кабинке. Совершенно одни, и свидетелем нам был только безмолвный лес… Вспоминала и плакала, понимая, что это больше никогда не повторится. Вообще никогда.
Найк – преступник и должен понести наказание. Он манипулировал мной, разве можно верить человеку, который украл из клуба девушку? Который запер её непонятно где? Запрещал говорить с родными?
Он рисковал моей жизнью ради своей выгоды, и все его слова о любви явный блеф – он просто использовал меня, вот и всё. Использовал с самого начала.
Какими бы ни были на самом деле его цели, он должен ответить за то, что сделал.
Когда я вышла из душа, завернутая в одно полотенце, в спальне меня уже ждали отец и психолог.
Господи, они никогда не оставят меня в покое.
— Адель, Евангелина хочет поговорить с тобой до завтрака, это возможно? — елейным голосом спросил папа. — Я на тебя не давлю, Боже упаси, но она считает...
— Зови их. Их всех, — с безразличным лицом кивнула в сторону окна. — Пресс-конференция. В двенадцать часов. Я расскажу всё.
— То есть – расскажешь всё?
Губы отца образовали удивлённую букву О. Он испуганно посмотрел на психологиню, та – на него. Потом оба уставились на меня. Точно как на ненормальную. С ужасом. Непониманием. Жалостью...
— Милая, я считаю, что сначала ты должна рассказать всё нам – мне или хотя бы Евангелине. Мы всё взвесим, подумаем, как лучше преподнести новость общественности. Напишем речь...
— Я расскажу всё один-единственный раз и повторять больше никогда не буду, — жёстко отчеканила я, ощущая, как близки слёзы. Как больно колотится о грудную клетку сердце. Отвернулась, не желая, чтобы мою слабость кто-то увидел. Но голос всё-таки дрогнул: — Один раз, папа. А потом… я хочу обо всём забыть.
* * *
Уже с одиннадцати часов в гостиной было не протолкнуться. Репортёры, как сторожевые псы, с включенными камерами караулили лестницу, чтобы самыми первыми сделать горячий кадр "сбежавшей из лап похитителя". Не знаю, с чего все взяли, что я именно сбежала, но первые строки поисковика пестрели именно подобного рода заголовками.
"Адель Саркисова, дочь Мушега Саркисова, вернулась живой"
"Адель Саркисова вырвалась из логова насильника"
"Наследница миллиардера Саркисова стала жертвой террористов, но смогла уйти невредимой"
Каждая новая статья обрастала новыми "достоверными" фактами, зазывая перейти именно по их ссылке.
Мне хватило
