отчетливо осознал.
Одна, совершенно одна. Отец ребенка – ну, тут все понятно. Марат сильнее сцепил руки на руле и зубы. Но она не сказала брату – это совершенно очевидно. Она не сказала об этом Светлане, с которой они очень близки – это тоже совершенно очевидна. Иначе об этом знал бы Артур и, как следствие – сам Марат. Но она не сообщила никому. Милана не сказал им, потому что не хотела омрачать, портить брату и его жене момент ожидания рождения их ребенка.
Она потеряла собственного ребенка – и пережила это в полном одиночестве. Потому что не хотела огорчать брата и его жену в важный для них период. А больше у нее никого и нет. Одна. Совершенно одна. Не получая поддержки от самых близких людей. А отец ее ребенка… А отец ее ребенка ударил ее и назвал «дрянью».
Как после этого жить?!
Нога дернулась на педали газа, тяжелая машина пошла юзом, Марат судорожно закрутил руль, но столкновения избежать не удалось. По счастью – не с другой машиной. Большой черный джип пробороздил боком высокую чугунную витую решетку и замер.
Удар был несильный, подушка безопасности не сработала. Марат сквозь лобовое стекло отрешенно смотрел на правое переднее крыло, прижатое теперь к чугунному литью. Это всего лишь железо. Его можно починить или выбросить, заменить на новое. Но сердце – как починить разбитое сердце?! Ведь нового взять негде.
Снова вспомнились слова матери о том, что в склеенной посуде молоко скисает быстрее. А может ли жить любовь в разбитом и склеенном сердце? Марат не знал. Но у него не было другого выхода, кроме как проверить это на своей собственной шкуре.
В окно постучали, и Марат повернул голову. Опустил стекло.
– У вас все в порядке? – спросил его седоволосый бородатый мужчина с обветренным лицом. – Я смотрю, машина в решетку врезалась, и никто не выходит. Вы в порядке? Помощь нужна?
Марат медленно покачал головой. Ему очень нужна помощь, но он даже не представлял, кто ему сейчас может помочь. Уж точно не этот неравнодушный водитель машины, припарковавшейся за его джипом.
– Все в порядке, спасибо. Просто заговорился по телефону и отвлекся.
***
– Ты чего-то мрачнее тучи, отец.
– Есть причины.
– Расскажешь?
– Ты слишком маленький, чтобы понять.
– Я не маленький.
– Рустам, просто не трогай меня сегодня.
– Слушай, ну я хотел…
– Просто. Не. Трогай. Меня.
Бросив пальто на банкетку, Марат прошел в свою комнату.
Легче не стало. Да, эмоции немного улеглись, включилась голова, но выводы, которые эта голова делала, только еще сильнее топили Марата. Когда-то, десять лет назад, он считал, что изменив Танзиле, он опустился на самое дно. Сегодняшний день показал, что упасть Марат может еще ниже. Да, он предал свою жену. Да, он поменял, может быть, не в лучшую сторону, жизнь своих детей. Но сейчас он не только предал свою женщину – тем, что подумал о ней сразу плохо – он еще и ударил ее. Это было хуже всего. Он ударил женщину, которая в одиночку пережила потерю ребенка. Куда хуже? Куда подлее? Куда ниже?
Некуда.
А еще Марат в своих внутренних метаниях вдруг вскрыл какую-то тайную дверцу. И ему стали понятны такие вещи про Милану, которые могли бы стать ему понятны раньше. Гораздо раньше. Если бы он взял на себя труд подумать о Милане. Но он же всячески избегал думать о ней. А теперь – не мог не думать. Ему надо придумать, как склеить ее разбитое сердце. Сердце, которое он сам разбил.
Сердце девочки, которое было лишено очень важного. Факт, который был всегда на виду, на поверхности, и который не заметить было невозможно, только сейчас вдруг встал перед Маратом во всей свой безжалостной очевидности.
И Милана, и Артур выросли без матери. Это дети, которые не знали, что такое материнская ласка, что это такое, когда тебя обнимают руки мамы, когда они укачивают тебе перед сном, когда материнский голос поет тебе колыбельную. Марат даже не мог представить, каково это. У него была – и есть – мать, и пусть проживет она долго! Мать любила его мальчиком, и любит его, когда он стал взрослым. У его детей есть мать, которая любит их – и даже излишне опекает, как иногда казалось Марату. И Марату никогда, даже в страшном сне, не приходила в голову мысль, что его дети могут лишиться матери. Мать – это незыблемо. Мать – это основа. А у Миланы не было матери. А что за отец был Антон Балашов – Марат мог себе представить. Хотя бы по тому, как он поступил с Артуром. О том, что Антон Балашов отвернулся от ослепшего сына, Марат узнал непосредственно от Артура. Артур рассказал ему об этом сухо, без мелодраматических соплей, просто изложил факты, которые должен знать начальник службы безопасности его предприятия для того, что отстоять это самое предприятия от незаконных поползновений отца законного владельца. Марат это так и принял – как факты. Но это были чудовищные факты.
В понимании Марата, Антон Балашов не любил собственных детей. Он вообще, похоже, никого и никогда не любил – кроме себя. Да, Борис Петрович что-то крепко упустил в воспитании сына. Или природа все же не просто отдохнула – а погулять вышла на Антоне Балашове. Да и не о нем, в конце концов, надо думать. Но именно из-за него все это так вот и вышло.
Выросли двое детей, которых если и любил кто – то только дед. Марат попытался переложить такую ситуацию на своих детей, на Рустама и Гульнару – что они растут, а их никто не любит, не обнимает, не целует, не интересуется их новостями и делами – и ему стало совсем дурно.
А Милана и Артур так и росли. Без родительской любви, ласки, заботы. Выросли. Стали достойными людьми, не бросили друг друга в трудной жизненной ситуации – точнее, можно сказать, что это Милана не бросила брата. А сам Артур теперь вполне счастлив. У него есть Светлана, которая его отогревает. У Марата вообще ни разу не возникло мысли, почему наследник империи Балашовых, Артур Балашов, богатый и красивый, мечта любой девушки, выбрал Светлану, совсем простую девушку. Марат не думал об этом, потому что это вообще не его дело – чужая личная жизнь. А теперь, когда судьба все плотнее и плотнее связывала его с Балашовыми,
