— Не надо. Я сама, — выронила я тихо и аккуратно вышла из машины. Очевидно разбитое левое колено саднило и ныло тупой болью. Ужасно хотелось почесать рану, но приходилось терпеть, стиснув зубы.
Одинцов открыл передо мной подъездную дверь, подождал, когда я войду, а затем быстрее меня поднялся в квартиру. Оставил дверь приоткрытой. Когда я вошла в его квартиру и закрыла за собой дверь, он вышел мне навстречу из кухни уже без верхней одежды. С задумчивым видом он закатывал рукава голубой рубашки и ждал, когда я, улитка, уже дойду до него.
— Надеюсь, сегодня обойдётся без комода? — вопросила я саркастично, стягивая грязные ботинки на краю маленького коврика в прихожей.
— Без. Если тебя не понравился комод, у меня полно других горизонтальных поверхностей, — ответил он тут же. Я насторожилась. — Шучу. Раздевайся, я обработаю тебе раны, как умею, и мне пора на работу.
— Можете хоть сейчас ехать. С ранами я справлюсь сама.
— Не хочу ничего пропустить. Так что в темпе, Мельникова. Жду тебя на кухне.
Сказав это, он забрал у меня куртку и унёс её в ванную комнату. Почти сразу послышался звук запускаемой стиральной машинки.
Так быстро?
Ну, спасибо.
Одинцов вышел из ванной и, не глядя в мою сторону, прошёл в кухню, где начал чем-то шелестеть.
Уже знакомый запах чистоты заполнил лёгкие. Все эти светлые стены, ангелочки с кошками на полках, цветы… Обманчиво уютно.
Обманчиво — потому что воспоминания о комоде никуда не исчезли. Но почему-то сегодня я вновь доверилась этому человеку, даже после всего, что он со мной сотворил. Похоже, Милана всё же успела отбить мне часть мозга, отвечающую за рациональность и чувство самосохранения.
— Я руки и лицо помою, — сказала я Одинцову, который ждал меня в кухне у стола, на котором уже стояла раскрытая аптечка.
Закрывшись в ванной, я сразу включила воду, подставила руки под теплый поток и посмотрела в зеркало, в котором не узнала себя.
Неопрятная, лохматая, волосы грязными сосульками повисли вдоль лица. Совершенно бешеный неадекватный взгляд на лице со штрихами крови и грязи. Я будто дралась не с местной фифой, а со стаей собак на вокзале за чебурек из их же сородичей.
Собственные глаза казались просто огромными. Из-за расширившихся зрачков цвет их стал неразличим.
— Что с тобой? — спросила я шепотом сама у себя, но ответа не было. Ясно лишь только то, что я буквально десять минут назад пережила ворох эмоций. И ни одной положительной. И совершенно неизвестно, что меня будет ждать дальше.
Господи… Мало мне проблем дома? Теперь ещё и это.
Ополоснув лицо и руки, я ударила по крану, остановив поток воды, и вышла из ванной. Полотенцем пользоваться не стала. Она белое, а на моём лице и руках есть кровоточащие раны. Марать ещё что-то своей кровью, да ещё в квартире Одинцова, мне не хотелось.
Сведя темные брови, Одинцов молча ждал, когда я соизволю сесть на стул, который он, похоже, выдвинул специально для меня.
— Джинсы сними, — сказал он, едва я прижала зад.
— Очень смешно.
— Я серьёзно. Сними. У тебя явно какая-то нездоровая хрень с ногой. Хочу осмотреть и понять, что делать. Либо мы едем в травмпункт, где с тебя снимут побои, и заведут против тех курочек дело. Запись с камеры к нему приложим.
Я отвела взгляд на стену с маленькими желтыми цветочками за спиной мужчины и прикусила внутреннюю сторону щеки. В голове прокрутился неутешительный сценарий: я заявляю на Милану, её отмазывают явно состоятельные родители, а мои родители устраивают для меня новый виток Ада за то, на кого я замахнулась и до чего всё это дошло.
— Я не буду сидеть перед вами в трусах, — произнесла я, тупо глядя на пряжку ремня на его брюках.
— Можешь без них, — короткая усмешка, которая вынудила меня вскинуть взгляд на лицо Одинцова. — О, разморозилась, — подмигнул он мне и тут же вышел из кухни. В одной из комнат что-то тихо хлопнуло, а затем Одинцов вернулся с какой-то серой тканью в руке. — Вот мои шорты. Иди переоденься.
— Сюр какой-то, — выдохнула я, но предложенные мне шорты взяла. Закрылась в ванной комнате, четыре раза проверила замок и только после этого очень быстро сняла джинсы, тут же сменив их на шорты. Пришлось завязывать шнурок на талии, чтобы не потерять их. Грязные джинсы оставила на полу у стиральной машинки.
При взгляде на собственную коленку почувствовала приступ тошноты. Неизвестно, осталась ли там цела коленная чашечка. Выглядело всё это пока как кровавое месиво, претендующее на ампутацию.
— Твою мать! — выругалась я.
Странное дело, если до этого коленка просто тихо поднывала, то сейчас, когда я увидела, что с ней, она разболелась так, что хотелось свернуться на полу калачиком и поскулить. Но пришлось выйти из ванной и вернуться на кухню, где Одинцов открывал новую упаковку бинта.
Мужчина перевел взгляд на меня, затем обратил внимание на коленку и тихо присвистнул.
— Мощно, — выронил он и кивнул на стул. — Садись.
Я молча села, задрала край шортов и подставила колено для обработки.
— Сильно болит? — участливо спросил Одинцов и встал передо мной на одной колено. Всё его внимание было сосредоточено на ране, из которой выступала кровь.
— Нормально, — пришлось ответить обтекаемо, иначе я тупо начну ныть.
— А если честно?
— Делайте уже, — бросила я нервно.
— Станет совсем больно, хватай меня за волосы. Разрешаю первый и последний раз.
— Обязательно, — буркнула я и демонстративно вцепилась в стул под собой. Как на приёме у стоматолога.
Мужчина сосредоточился на моей ране. Аккуратно промыл её, убрал пинцетом какие-то нитки и что-то похожее на камни. Снова промыл и, только убедившись в том, что всё убрал, нанёс какую-то приятно холодящую кожу мазь и начал бинтовать.
Взгляд его при этом нехитром деле скользнул к моему лицу.
— За что дралась-то хоть?
— За себя, — ответила я, стараясь не смотреть на него. Всё внимание намеренно увела в то, что он делал своими руками.
— А они за что?
— За свою фантазию.
— В смысле?
— В смысле, видят то, чего нет.
— Тебя и Колесникова? — кривая усмешка коснулась его губ.
— Какая разница? Мне до этого нет никакого дела.
— Боишься их?
— Мне всё равно.
— Сейчас ты напоминаешь мне меня, только пятнадцатилетнего. Я тоже никого не боялся, даже сам первый в драки лез.
— Почему?
— Потому что страшнее, чем дома, не было ни в одной драке. Давай лицо, — он резко перевел разговор на другое, а у меня в груди что-то начало щемить от его слов.
Наверное, так чётко словами и вслух я даже сама себе не формулировала, что испытываю от всего этого.
Одинцов завязал аккуратный бантик из бинта на моём колене, поднялся с пола, взял чистый ватный диск и аккуратно поддел мой подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза.
Несколько секунд он придирчиво изучал крошечные царапины на моём лице, затем смочил ватный диск перекисью и начал их обрабатывать.
— Не больно? — спросил он тихо.
Брови его сошлись над переносицей, он разглядывал моё лицо, стараясь уловить эмоции. Но я умело держала всё в себе, а затем и вовсе отвела взгляд в сторону.
Резко дёрнулась назад, когда подушечка его пальца слегка коснулась моих губ.
— Какого…?! — вспылила я.
— Проверил, кровь или короста. Кровь, — ответил он спокойно, меняя ватный диск. — Не трясись, Мельникова. Целоваться больше не полезу. Следующий поцелуй за тобой и только по большому желанию.
— В руководстве универа в курсе, что у них среди преподов есть извращенец-фантазёр?
— Тоже думаю, что Евгений Дамирович тот ещё мутный тип. Руки, — коротко скомандовал Одинцов и обработал царапины ещё и на руках. — Ещё что-нибудь болит? Спина? Рёбра? Живот?
Возможно, кровит рана на руке, но тебе об этом знать необязательно.
— Больше ничего. Я и это всё могла сама обработать.
— Можешь не благодарить, — мужчина закинул грязную вату и диски в мусорное ведро под раковиной. — Аптечку оставлю здесь. Если что-нибудь закровит вновь, то обработаешь сама. Я в универ, работы полно, — говорил он буднично, раскатывая рукава. Будто мы муж и жена, что встретились на кухне за завтраком. — Сегодня четыре пары, плюс текучка. В общем, если постираешь вещи и они высохнут до моего прихода, будешь уходить — просто захлопни дверь. Квартира в твоём распоряжении. Если что-то не найдёшь, номер мой у тебя есть.
