Я опять чувствую себя незнакомцем, и неуклюже обнимаю его за плечи, пытаясь утешить.
– Прости, – выпаливает он. – Проклятье. Мне очень жаль. Я не хотел… черт.
И никто из нас не знает, что сказать. Но я точно знаю одно. В таком состоянии этот мужчина домой не пойдет.
– Клянусь жизнью, мне ничего от тебя не нужно, – нежно говорю я, и мне кажется, что все это происходит во сне, – я понимаю, тебе, должно быть, очень неловко, но, по-моему, тебе необходимо с кем-то поговорить. Почему бы тебе не зайти ко мне, просто поговорить? Я приготовлю тебе кофе, а потом пойдешь домой.
К тому времени, как мы заходим в парадную дверь моего дома, мне уже кажется, что все это на самом деле мне привиделось. По пути домой я выглядываю из окошка такси (мы все-таки поймали такси, хотя прошла целая вечность) и думаю: может, я уснула за столом и мне приснился сон о том, как мы с Марком занимались самым страстным сексом в моей жизни в темной подворотне на пути домой? Я начинаю серьезно сомневаться, произошло ли все это в реальности.
Я завариваю кофе, и мы садимся на диван на расстоянии метра друг от друга. Никто не хочет говорить первым, и никто не понимает, что мы здесь делаем.
– Бред какой-то, – говорит Марк. – Во-первых, я тебя не знаю, если не считать… хм-м… – он краснеет, что делает ему честь, и я понимаю, что все-таки это был не сон.
Мы явно переспали, иначе бы он не покраснел. Он продолжает:
– …и ты работаешь в той же компании. Не могу поверить в то, что произошло сегодня, и не могу поверить, что сижу здесь, сейчас, и…
– Марк, – я прерываю его на полуслове и нежно опускаю руку ему на плечо. – Может, тебе это покажется странным, но иногда легче разговаривать с не знакомыми людьми, чем с теми, кого хорошо знаешь. Я достигла успеха во многом, но больше всего, помимо того, что я великолепна в постели, – (я сказала это, чтобы развеселить его, и, хотя мои слова были несколько неуместны, они возымели действие, и Марк улыбнулся – тихой, грустной улыбкой), – я прославилась своим умением хранить секреты. Возможно, это меня не касается, но, по-моему, ты несчастен. Мне кажется, что ты взвалил на свои плечи невероятно тяжелую ношу. Можешь мне ничего не объяснять, и я говорю это вовсе не потому, что хочу еще раз заняться сексом. Я хочу помочь и говорю это, потому что ты – хороший парень и мне кажется, тебе не помешает дружеская поддержка.
У меня перехватывает дыхание.
– Не знаю, с чего начать, – говорит он с горькой усмешкой. – Если бы я начал с того, что произошло сегодня вечером, ты бы, наверное, мне не поверила.
– Продолжай. Что произошло сегодня вечером?
Он рассказывает, как вернулся домой после работы и увидел, что его девушка и ее подружка завернулись в белые простыни и танцуют в каком-то оккультном кругу, почти в трансе. Вокруг горели свечи, и языки пламени отбрасывали тени на стены и чуть не подожгли края простыней.
– Вообще-то, все это выглядело довольно красиво, – говорит он. – Но в конце концов произошел ужасный скандал, потому что весь этот ритуал – полнейший бред. Она отчаянно хочет забеременеть, это продолжается уже давно, но мы не можем зачать ребенка, и вместо того, чтобы предпринять какие-то практические шаги, пойти к врачу, она занимается какой-то ерундой. Заставляет меня носить в бумажнике ягоды можжевельника, потому что они якобы увеличивают мужскую силу, и танцует ритуальные танцы среди идиотских свечей с пенисами. Я не могу удержаться. Меня разбирает смех.
– Что?
– Что?
– Что значит – свечи с пенисами? – мне не хочется даже в двух словах описывать ему, какая картина пришла мне в голову.
– Понятия не имею, – говорит он и пожимает плечами. – Там стояла большая свеча, а на ней нарисован эрегированный пенис.
– О'кей, – мне в голову приходит одна мысль. – А ты носишь с собой ягоды можжевельника?
Марк тянет руку к внутреннему карману, достает бумажник и со вздохом высыпает на кофейный столик дюжину ягод можжевельника. Мы берем по одной и рассматриваем ягоды.
– Похоже, она напугана, – наконец выношу я вердикт.
– Разумеется, она напугана. И я тоже. Но если мы будем бояться, она не забеременеет. Ей нужно стать более практичной.
– Я все понимаю, Марк, но думаю, нет ничего хуже, чем когда ты не можешь забеременеть. Я бы солгала, если сказала, что понимаю ее чувства, потому что дети в мои планы не входят, но уверена, мысль о бесплодии может заставить женщину усомниться в том, что ее жизнь имеет смысл.
– Но как же я? – говорит Марк и поворачивается ко мне.
Меня пугает боль в его глазах.
– Она сказала, что я во всем виноват. Что она уже была беременна раньше, и я стреляю вхолостую.
– Боже, – я издаю долгий свист. – Она прямо так и сказала?
– Смысл был такой.
– Жестоко. Марк. – Какое-то время мы сидим в тишине. – Можно тебя еще кое о чем спросить? – он смотрит на меня, и я сомневаюсь, стоит ли говорить то, что я собираюсь сказать, но я не могу не спросить его, это слишком важно. – Ты вообще хочешь детей?
– Да. Конечно. Я обожаю детей. Я всегда хотел иметь ребенка.
– О'кей, давай поставим вопрос по-другому. Ты хочешь иметь детей от Джулии!
Вопрос непростой, и Марк чуть не теряет способность дышать.
– Что ты такое говоришь?
– Я хочу знать, счастлив ли ты с ней. Счастлив ли ты настолько, что готов провести с ней остаток дней? Просыпаться рядом с ней каждое утро, и каждую ночь целовать ее перед тем, как погрузиться в сон. Я хочу знать, Марк, если вам все-таки удастся добиться своего, хочешь ли ты, чтобы Джулия стала матерью твоих детей. Твоей половинкой на оставшуюся жизнь. Вот что я хочу знать. Всего-то.
Опускается долгая тишина. Марк роняет голову на руки. Сначала мне кажется, что он опять плачет, но спустя минуту он поднимает глаза, и слез в них не видно.
– Еще недавно я ответил бы «да». И не сомневался бы. Но сейчас я уже ни в чем не уверен.
Обожаю свою маму. Я серьезно: я на самом деле обожаю свою маму. Во всем мире она мой самый лучший друг. Никогда не понимала, почему у моих подруг так много проблем с матерями, ведь что может быть важнее для девушки, чем взаимопонимание с мамой?
Моя нет, все потому, что мои родители в разводе, и у нас с мамой не было никого, кроме друг друга, но в подростковом возрасте, когда все мои подруги раздражались, выходили из себя и твердили, как они ненавидят – родителей и какие они тупые, и хотели переехать к нам, я думала, что моя мама – чудо.
Она стала для меня старшей сестрой, которой у меня никогда не было. Мы были очень похожи, она выглядела очень молодо – вообще-то, она и по возрасту была совсем молодая, ведь я родилась у нее всего в двадцать лет, так что, когда я была тинейджером, ей было… боже, ей было почти столько же, сколько мне сейчас.
