— Я хочу поговорить с ней. Позвонить. Ее телефон недоступен… Можешь дать мне номер ее отца?
Мирон достает из кармана серебристый мобильник в куче царапин и сколов. Ее мобильник. Мужчина избегает моего взгляда, опустив голову.
— Вы сказали ей обо мне? — напираю я. — Сказали, что со мной все нормально?
— Максим, просто забудь о ней и живи дальше, — говорит Мирон и поднимается на ноги.
— Что вы ей наговорили? Что?..
Если бы не обезбол и успокоительное, я бы уже вскочил и дал ему в морду, но сейчас чувствую только, как все больше теряю нить осознанности.
Почему? Почему я не могу пошевелиться?
— Мой номер у тебя есть. Звони, если будет что-то нужно.
— Мирон...
Сука! Сознание меркнет, унося меня куда-то на глубину. Но я не буду лежать здесь вечно. Как только я смогу… Как только…
Темнота накрывает своим мягким одеялом, но на мгновение я вижу ее образ. Белые волосы на воде, прозрачные капли на красивом лице, мокрые губы в широкой улыбке.
Я не смогу ее забыть.
Даже если очень захочу.
Две недели спустя
— Максим, я прошу вас…
— Георгий Львович, Алла мне целое методическое пособие составила.
— Самое главное, никаких…
— Драк, — заканчиваю вместо доктора. — Я понял с первого раза.
— Я бы оставил вас еще на пару недель.
— У вас волшебные руки. Зашили меня накрепко. Даже лучше, чем было, — улыбаюсь, протягивая врачу ладонь, чтобы попрощаться.
— Берегите себя, — он отвечает на рукопожатие.
— И вы тоже.
Вот и все… Покидаю, наконец-то, больницу и чувствую себя… Да, хреново, если честно. Тело потихоньку восстанавливается, а вот душа… Ее мне только разодрали. И зашить такую рану нельзя.
Такси везет меня через незнакомый город к месту, которое стало роковым. Я не уеду отсюда просто так. По телефону от Мирона я ничего не добился, поэтому придется разговаривать лично. Да и с Колей и девчонками нужно попрощаться. Они навещали меня пару раз в свой выходной, но о Еве не было сказано ни слова. Они боялись наступать на мину. В основном шутили и стебали Колю. Все, как всегда. Будто и не было белобрысой ведьмочки. Будто она мне просто причудилась, стала наваждением или иллюзией, а после превратилась в морскую пену.
Телефон жужжит в руке. Наверное, Никитина. Им с Климом пришлось вернуться в горы через пару дней после инцидента из-за работы, но Аня держит руку на моем пульсе до сих пор. Грозится рассказать моей маме о случившемся, если я не буду отвечать на ее сообщения. Шантажистка фигова.
— Вам к главному входу? — спрашивает таксист.
— Да… — отвечаю, глядя на синюю полоску воды за желтым песком.
Глухо стучит сердце в груди, болезненно сжимаясь. Я скучаю.
Как Ева? Где она? Все ли у нее хорошо? Не думал, что это возможно, но я, блять, хочу снова услышать ее голос, полный высокомерия, а после посмотреть в глаза с искрящимся непониманием и смирением, когда я поставлю ее на место парой фраз. Ева, конечно, стерва с психическими отклонениями, но… Она моя стерва. Моя сумасшедшая. Моя!
На территорию меня пропускают после тщательного осмотра. Все такое знакомое и в тоже время ненавистное. Решаю не терять времени и сразу отправляюсь в главный корпус на встречу с Мироном. Но каждый шаг заставляет чувствовать режущую боль. И нет. Это не воспоминание о том вечере, это не ноет шрам, это… Она. Мысли о ебанашке, которая выпрыгивала на меня из-за каждого угла, когда пыталась привлечь внимание. И я жду чего-то подобного и сейчас, а разум кричит, что это невозможно.
Коридор на последнем этаже. Дверь ее номера. Ладонь сама тянется к ручке. Нужно проверить. Заглянуть. Вдруг, Ева все еще здесь.
— Там ее нет.
Поворачиваю голову и вижу Мирона в дверях его кабинета.
— Здравствуй, Максим. Мы могли бы привезти твои вещи и документы. Необязательно было приезжать.
— Ты знаешь, что я приехал не за вещами, — грубо бросаю я.
— Знаю, — вздыхает он и взмахивает рукой в приглашении. — Проходи.
Садимся напротив друг друга. Между нами стол и комок напряжения, из которого сыплются искры.
— Я хочу поговорить с ней, — не расшаркиваюсь, переходя к самому главному.
— Это невозможно.
— Тогда с ее отцом.
— Максим, ты не понимаешь…
— Нет! Это ты не понимаешь! Какое право вы имели так поступить с ней? Со мной?!
— Ева согласилась сама. Ее никто не принуждал.
— Да? Ты уверен? Что вы сказали ей обо мне? Почему не дали даже попрощаться?
— Мы сказали ей правду. Она сама захотела уехать, как можно скорее.
— Я тебе не верю, — мое дыхание такое горячее, что кажется, вот-вот изо рта повалит пламя.
— Ева сама приняла это решение. Она знает, что сделала, и хочет все исправить.
— Могу я услышать это от нее? — давлю я.
— Не думаю.
— Какого?.. — у меня заканчиваются приличные слова.
Яростная дрожь бежит вверх по рукам.
— Максим, послушай. Ева, наконец-то, поняла и приняла, что ей нужна помощь. Да, ситуация ужасная, но она дала тот самый толчок, который был нужен. Из-за тебя все снова может сорваться. Вы знакомы всего пару недель. Просто пожелай ей удачи и забудь. Ты молодой парень, еще встретишь…
Смех вырывается из горла хриплым кашлем.
— Ты сам-то кого-нибудь любил, Мирон? Сколько тебе? Тридцать? Ты вообще знаешь, что это такое?
— Хочешь сказать, что ты ее любишь? — усмехается он в ответ. — Максим, мне тоже было двадцать три когда-то… Все ваши «люблю» до первой телки с голыми сиськами.
— Ты меня не знаешь, — угрожающе наклоняюсь вперед.
— Хорошо. Давай по-другому. Любишь ее? Сильно любишь? Так отпусти. Ей нужно восстановиться. Нужно время, чтобы пережить все…
— И я хочу быть рядом! — твердость моего голоса может расколоть скалу, но не трогает мужчину передо мной, но только лишь первые две секунды.
— Я понимаю. Я, черт возьми, понимаю! Но больше не могу допускать ошибок. Мое желание помочь ей, уберечь, дать возможность самой попытаться выпутаться из сетей прошлого привело к тому, что Ева запуталась еще сильнее.
— Ты сам когда в последний раз говорил с ней?
Мирон достает из ящика стола ее мобильный телефон и кладет передо мной.
— Когда она была еще здесь, — произносит он, болезненно прикрывая глаза.
— И что она сказала? — я готов выдавить из него каждую крупицу, чтобы узнать все.
— Сказала… — у меня перехватывает дыхание, — встретимся в следующей жизни.
Резкий удар сердца, выбивает выдох.
Так себе прощание, но, зная Еву, это может значить, что она собирается вернуться уже без своего багажа. Моя смелая девочка. Я рад, если действительно это ее решение, рад даже, что мой вспоротый живот подтолкнул ее к нему, но… Почему она не захотела увидеть меня? Почему?
— Она не взяла ничего из вещей, — продолжает Мирон. — Просто уехала с отцом.
— А с ним ты говорил?
— Один раз. Через пару дней, после их отъезда.
— И-и-и?
— Они определили ее в клинику за границей. Я теперь у него не на самом хорошем счету, ведь скрывал безумства Евы полтора года. Он попросил меня больше его не беспокоить. И если Ева захочет связаться со мной, то сделает это, когда будет готова.
— Если… — повторяю, глядя в пустоту.
— Думаю, для тебя ответ будет таким же. Отец Евы не самый сговорчивый мужик.
— Но я могу попытаться.
— Я звонил ему после этого еще несколько раз. Номер абонента больше не обслуживается. Если они улетели куда-то, то могли запросто сменить симки.
То есть вот так? Ее просто забрали у меня и все? И я ничего не могу сделать? Ничего?! Ощущаю себя снова прикованным к кровати. Беспомощным. Жалким.
Поднимаюсь со стула. Мне здесь больше нечего делать. Хватаю серебристый побитый жизнью мобильник, даже не спрашивая разрешения, и собираюсь уйти.
— Дай мне знать… — начинаю я, голос не слушается.
— Да. Я обещаю, — перебивает Мирон, догадываясь, о чем я хочу его попросить.
