Даринка дернула ручку, чтобы выскочить на улицу. Ей так хотелось свежего воздуха, хотелось уйти куда — нибудь далеко. Нет, даже не уйти, а уехать. Да, уехать далеко. Улететь. Питер вполне подойдет. Питер вполне подходит для жизни. Одинокая девушка в Питере. Звучит романтично. Одинокая девушка в Питере. Звучит как песня. Одиночество вообще хорошая штука. Иногда одиночество — очень правильный выбор! Кто не ценит одиночества — идиот! Это же свобода! Да, правильно, одиночество — это истинная свобода. А с ней Горянова справится. Она всегда со всем справлялась.
— Occhio non vede, cuore non duole, — даже итальянскую пословицу, что недавно учила, успела тихо произнести, автоматически, как прилежная ученица, также тихо переведя: — Глаза не видят, сердце не болит.
Даринка дернула ручку, чтобы выскочить на улицу… Роман Владимирович успел быстрее. Двери были в мгновение заблокированы, каким — то невероятно быстрым резким движением Савелов, сильной рукой вжав девушку в кресло, пристегнул Горянову. Машина сорвалась с места.
— Дайте мне выйти, Роман Владимирович, — сказала она спустя минуту, и слова ее были еле слышны.
— Ага! Сейчас! Выйдешь!
Машина продолжала быстро ехать.
— Дайте мне выйти! Мне душно!
Савелов, не сбавляя скорости опустил Даринкино стекло. Осенний воздух ударил в лицо, а стекло продолжало опускаться. До самого конца. Холодный ветер гулял по салону.
— Еще? — спокойный тон Савелова сбивал с толку.
— Что? — Даринка дрожала то ли от холодного ветра, то ли…
— Воздуха еще надо или закрыть?
— Закрыть…
Стекло поехало вверх.
Савелов кинул на колени Горяновой свой телефон.
— Шапутко набери и поставь на громкую, — спокойный властный тон, тон шефа, а не мужчины, успокоил.
Горянова послушно набрала Гродинку.
— Да, Роман Владимирович! Слушаю! — раздался в трубке бойкий Иркин голос.
— Так, Ир! Появится Альбертик, скажешь, я в отъезде, буду завтра. Если что, Горянова со мной.
— Оу! Дела. А куда это вы сорвались на ночь глядя? И это, она хоть цербера своего предупредила? А то разнесет Гродинку. Скажите ей. А то забудет предупредить, а нам всем жить хочется.
— Ты на громкой связи, Ир, Дарина все слышит.
— Горянова! Слышишь? Сейчас твой цербер придет, чего говорить — то?
— Не бойся, я ему позвоню, Ир. Останови, Ром, — тихо попросила девушка.
Тот затормозил, смело прижимаясь к обочине.
Даринка долго рылась в сумочке, пока достала телефон и набрала Егорова.
— Ты где? — обеспокоенно рявкнули в трубку. — Спускайся скорее, опаздываем уже.
Глава 25
Но Горянова не успела ничего ответить, как разговор прервался. Даринка растерянно посмотрела на телефон. Егоров, по логике, должен был сразу перезвонить, но ничего не происходило. Даринка подождала минуту и набрала номер. Милый женский голос сообщил, что абонент разговаривает по другой линии. Горянова еще раз набрала Егорова, но у него, видимо, был сам Кремль на проводе. Даринка, как тот старик из сказки, в третий раз закинула невод. Звонок прошел.
— Дарина! — с места в карьер, не давая девушке и слова вставить, начал Егоров. — У нас на сегодня все отменяется. Я на работу. Не знаю, во сколько освобожусь. Значит, так: в Гродинке не задерживайся, если хочешь, я тебе Копцова на инфинити пришлю, отвезет тебя домой.
— Не нужно Копцова, — выдавила озадаченная Горянова, — я такси возьму.
— Хорошо! — слишком быстро и странно покладисто согласился Егоров. — Завтра созвонимся, целую.
И Егоров отключился. А Горянова облегченно выдохнула, достаточно отчетливо понимая, что безумно рада этой неожиданной отсрочке. И то, что не должна так чувствовать себя счастливая женщина, она тоже теперь понимала. Свобода! Можно дышать полной грудью! Вот как мало женщине надо: проблема на немножко, на самую малость отодвинулась, и сразу позабыты и разговоры неприятные, и всякое больное и стыдное. И улыбаться хочется. И ничего что свобода эта мнимая. Свобода, отсроченная до завтра… Ляяять! И как она вляпалась в эти отношения? Как?! А вот так! Просто! Сама выбор сделала, никто ее за язык не тянул.
— Я все — таки полная дура, Ром!
Савелов вместо ответа дал по газам.
— Я полная дура… — это Горянова разговаривала сама с собой и на автопилоте повернула голову в сторону Савелова, ожидая не знамо чего.
Тот, на мгновение оторвав взгляд от дороги, сделал невозмутимую и прямо — таки умилительную мордочку:
— Что?! Я сейчас вообще с тобой не спорю, Горянова! Очень верное, очень точное, очень правильное замечание! Вот когда ты права, так права!
Сволочь! — про себя подумала Даринка, и обиделась, и отвернулась.
И правильно отвернулась: там, за окном, уже загораясь вечерними огнями, приятно мелькал город. И только когда они выехали на трассу, Горянова осторожно поинтересовалась, а куда это, собственно, они едут?
— На охоту! — невозмутимо выдал Савелов.
— На охоту? — переспросила Горянова.
— Ага! Двух зайцев убивать едем. Одним ударом.
Даринка, если честно, даже испугалась что — либо уточнять. Дни, проведенные с Егоровым, научили ее нехитрой житейской мудрости: если мужик так страшно сказал, не нужно лишний раз переспрашивать. Чревато.
— Ню — ню, — только и выдавила она из себя.
Хорошая девочка, умная!
В загородном, дорогом и очень востребованном спа — отеле «Fascino» Горянова ни разу не была, хотя слышала о нем много лестных отзывов. Возникала у нее как — то мысль съездить сюда, но что — то не задалось, вернее, не что — то, а цены не задались: кусались цены знатно. Но места в отеле всегда были раскуплены: это Даринка знала точно, потому что как — то раз пыталась заказать номер с процедурами для Наташки перед свадьбой. На два месяца вперед все было расписано.
Домик с охраной и шлагбаум они проскочили мгновенно: видно было, что Романа здесь знают. «Процедурки всякие поделывает? Тельце свое во всякие непотребства заворачивает? — мелькнула в голове Горяновой сладко — мстительная мысль. — Нужно будет Савве рассказать и Ирке, разумеется, эти постебаются потом над шефом всласть. Замстят, так сказать, ему за всю мою поруганную гордость». Захотелось мерзко захихикать.
— Горянова! — прервал приятные мысли Савелов. — Аккуратней! Твоя вредная натура сейчас все твои гаденькие мысли пишет на лбу крупными буквами. Читай — не хочу! Так вот, сразу говорю, чтобы потом не расстраивалась. Во — первых, с твоим редким умом и проницательностью догадаться, зачем мы здесь, тебе не светит! А во — вторых, лучше смирись и расслабься, потому что мы уже приехали, сейчас сама все узнаешь!
А Даринка не ответила, она уже любовалась, здесь было все круто, красиво очень: и само здание отеля, маленькое, аккуратное, гармоничное, и сад вокруг невероятный, весь вырезанный, правильно посаженный, разноцветный, и интерьер внутри! Сердце замирало! Красота! Они вошли с Савеловым в отель, не прошло и нескольких секунд, а к ним уже спешила, раскинув руки для объятий, стройная женщина лет сорока, черноволосая, сильно фигурой, лицом, и походкой кого — то напоминая.
— Ромочка! Как я рада! — женщина смачно и экспрессивно расцеловала Савелова в обе щеки, да еще и похлопала его везде, где достала.
— Тава! Ты опять! Прекрати!
— А что? Я рада! Я тебе рада! Я тебя сколько не видела! — и снова полезла целоваться.
После поцелуев она также, сияя, обратила свой взор на Горянову:
— А эта девочка кто?
Савелов вздохнул:
— Горянова Даринела Александровна…
Он не успел закончить, как женщина с чисто итальянским темпераментом кинулась к Даринке:
— Ты та девочка? Ой! Хорошенькая! Знаю, знаю! Елисейка нам все уши прожужжал. Смотри, Ром, она на Паолку похожа. Не находишь?
— Моя сестра Оттавиа, — понимая, что прекратить этот бурный поток он не может, обреченно выдохнул Савелов.
— Да! Я Оттавия! — представилась, совершенно солнечно и открыто улыбаясь, женщина. — Оттавия — это значит «восьмая». В нашей семье очень много женщин. Это мальчиков у нас только три (мужей и папу не считаю): Ромочка, и Мирко с Елисеем, а остальные девочки! Представляете, Дарина! Одни девочки рождаются! Ну, ведь девочки — это хорошо!
