Молчу. Да, не так. Я давлю, не заботясь о ее чувствах, и это приходится признать.
— Потому что я знаю, что потом будет все хорошо, — выдаю сдавленно, и она отодвигается.
— Я теперь понимаю, что не должна была рожать Польку без твоего согласия, — говорит из темноты Доминика. — Особенно, когда узнала о твоей семье. Но я за столько лет свыклась с мыслью, что у меня есть ты, а ты не захотел быть со мной. И я подумала, что, если у меня будет свой Тим Талер, мне не будет так одиноко.
Сердце будто выжимают внутри, так больно. Моя маленькая брошенная девочка, она не обвиняет меня, просто рассказывает. А мне хочется встать и с ноги зарядить в челюсть самовлюбленному мудаку Тиму Талеру.
Я ее оставил одну, трахал Кристину, других баб, малодушно оправдываясь, что каждый месяц перевожу Доминике деньги. Пока они все не пришли обратно.
— Я много думала об этом, и знаешь, что самое интересное, Тимур? Если бы Саркис тогда не заманил меня на аукцион, возможно, мы бы не встретились. Все так совпало — ты пришел в клуб, я увидела тебя, случайно услышала, что ты купил новую машину. И когда пряталась, намеренно искала твой «Майбах».
— Меня это сразу насторожило, — киваю, — только я решил, что тебя ко мне подослали.
Доминика тихонько хмыкает. Мне хочется ее обнять, посадить на колени, уткнуться в пахнущую шею и волосы. Кажется, кто-то перестает себя контролировать…
— Я тогда узнала другого Тимура, — говорит моя девочка, — мужчину. И полюбила уже по-другому, по-настоящему.
Дышу через раз. Она не скажет, что я растоптал эти чувства и по ней самой прошелся катком, она слишком деликатна для такого.
— Мне тогда казалось все сказкой — я живу с тобой, у тебя, а ты меня даже немного любишь… И только когда осталась одна, беременная, поняла, насколько реальность отличается от сказки. В мечтах я представляла ребенка как куклу — вот я ее взяла, покормила, нарядила, наигралась и положила обратно. Я не думала, что ребенок не игрушка. Что дети болеют, не дают спать, забирают все внимание, силы и время.
— Ты очень хорошая мама, Ника, — спешу ее заверить, но она мотает головой.
— Я не о том, Тимур. Я допустила ошибку, навязав тебе себя и дочь. Я попыталась ее исправить, потому и вышла замуж, а не тебе назло. Ты как-то сказал, что я больна тобой, и был абсолютно прав. Я была больна и всего лишь хотела излечиться.
— Получилось? — спрашиваю ровным голосом, хотя упоминание о Рубане снова для меня как серпом по яйцам. — Больше не больна?
— Не знаю… — она запинается, и мне становится немного легче. — Разве ты дал мне такую возможность — понять? Ты налетел как торнадо, связал, обездвижил, затянул внутрь воронки. Теперь я еще больше запуталась.
— Навязала себя, дочь… Что за глупости ты говоришь, Доминика? — морщусь я. — Я же люблю тебя.
— Любишь? — звучит из темноты шепот, будто шелестят листья виноградника. — Тогда отпусти меня, Тимур. Если любишь…
В воздухе повисает тишина, которую нарушает лишь гулкое уханье. Не сразу понимаю, что это кровь бухает в висках. И сердце колотится о ребра, будто наружу просится.
— Отпустить? — говорю, во рту сухо так, что язык едва шевелится. — Ты хочешь уйти от меня? — а дальше и вовсе выдаю дебильное: — Ты хочешь уйти к другому мужчине? Или вернуться к Рубану?
— У тебя одно на уме, — стонет Доминика с отчаянием. — Да нет никаких других мужчин, и Алекс здесь ни при чем. Я хочу понять, кто я. И, кто я для тебя. Когда ты рядом, я чувствую себя безвольной куклой, лишенной права голоса. Ты все решаешь за меня, ты распоряжаешься моей жизнью. Ты заполняешь все пространство, не оставив даже маленького клочка для меня самой.
— Серьезно, Ника? Я такой ушлепок? Тебе не нравится со мной жить? — спрашиваю растерянно. На локоть ложится тонкая рука.
— Нет, Тимур, это не так, но ты слишком давишь. Мы уже спим в одной постели, сколько осталось до секса? Немного, мы это оба знаем. И потом все понесется по накатанной колее.
— Тебе не нравится секс со мной? — спрашиваю совсем убито, и тут меня озаряет: — Рубан лучше в постели, да?
Ника снова тихо стонет, прикрываясь руками.
— Нет, Тим, не лучше, — и у меня сладко щемит под ложечкой от этого ее «Тим». — Ты самый лучший, правда. Но чем больше ты подминаешь меня под себя, тем больше мы отдаляемся. Без тебя я больше была с тобой, понимаешь?
Это, конечно, лютый звездец, но на этот раз я понимаю. Может, Шерхан не зря таскал мне Платона с Эпикуром, и я все-таки поумнел?
— Развод не дам и не проси, — упрямо мотаю головой. — Не хочешь со мной жить, не надо, но к другому не отпущу. Или со мной, или ни с кем больше, ясно?
— Да, — она шепчет, и ее шепот отдается в затылочной части, — ни с кем больше, Тим. Мне никто и не нужен.
Радуюсь, как дурак. Наверное, ей с Рубаном и правда не нравилось, раз о нем опять только я говорю. А что там понравиться может, со сморчком с этим?..
— Мне не нужно уходить от тебя, Тим, — говорит Доминика. — Мне нужно прийти к себе.
И снова я ее понимаю. Сам в шоке. А она продолжает.
— Мы можем жить вместе как жили. Как соседи, как друзья. Дети тебя любят. Только дай мне возможность самой выбрать, быть с тобой или нет.
— Ты меня разлюбила, Ника? — поворачиваю голову. Вижу только силуэт, но этот силуэт невольно вздрагивает.
Доминика долго молчит, я уже на дерьмо исхожу. Отвечает, наконец.
— Не знаю.
И что? Мне теперь поблагодарить за правду? Или сделать вид, что не расслышал? Но она поправляется.
— Я не знаю, Тим. Мне все труднее сопротивляться, но это желание, а не любовь. Я тебя точно хочу, а вот люблю или нет, не знаю.
Теперь молчу я. Очень четко понимаю, чего хочется больше всего — никуда ее не отпускать, закрыть в этом доме и затрахать до Северного сияния в глазах. А лучше до беременности. С тремя детьми она уж точно никуда от меня не денется.
Но не надо читать умные книги, чтобы понять: любые попытки привязать Нику будут самым верным способом ее от себя отвернуть.
Вспоминаю, что говорили мои аудиторы по рубановскому ресторану. Они хвалили креативно и грамотно проведенную рекламную кампанию. Которой занималась Доминика, об этом я недавно совсем случайно узнал.
Она талантливая, моя девочка, она хочет учиться, я даже знаю, какие учебные заведения Ника выбрала. И третий ребенок перечеркнет все ее мечты. Хотя, мне обещали сына…
Я не стану больше давить на нее, клянусь, я сделаю так, как она хочет
Но я буду полным дураком, если не воспользуюсь полученным сегодня признанием. Протягиваю в темноту руку.
— Хорошо, Доминика, я отойду в сторону, я отпущу тебя. Но только если ты отпустишь свои желания. Будь сегодня со мной, ни о чем не думай, просто проведи со мной эту ночь. Если ты этого хочешь…
В руку ложится узкая ладонь. Тяну к себе, и моя девочка скользит ко мне на колени. Такая сладкая, такая желанная.
Нахожу ее рот, вламываюсь языком, и мы вдвоем стонем от возбуждения, пронзающего обоих раскаленными штырями.
Она дрожит, стягивая с меня футболку — о том, чтобы идти в спальню, не может быть и речи.
Я соскучился, хочу ее дико, безумно. У нас всегда был не просто улетный секс, а феерический. Но сейчас все ощущается особенно остро.
Я держал слово и даже не потому, что боялся нарушить обещание. Но после того, как я понял, что значит заниматься любовью, заниматься сексом мне не вставляет. И я знал, что моя Ника вернется ко мне.
На долгие прелюдии не хватает выдержки, врываюсь в нее, и она кричит, как тогда на складе, в ее первый раз.
— Все, моя девочка, все, прости, я очень сильно хотел тебя…
Она не дает договорить, сама целует, начинает двигаться, и у меня срывает предохранители.
* * *
Просыпаюсь, когда за окнами уже вовсю светит солнце. Привстаю на локте и со стоном падаю обратно. Тело будто не мое — мышцы ломит, словно я всю ночь таскала на себе десятикилограммовые гири. И внутри саднит и ноет…
