Хмыкаю, вспоминая слова отца буквально неделю назад. Брат Ясмины на три года старше меня, но мне давали совершенно другое напутствие. “Пора бы уже жену в дом привести, ты взрослый мужчина”.
Улыбаюсь, ведь к женитьбе готов. В этот момент из дома выходит злой, разъяренный Аслан.
— Отказал? — лениво спрашиваю, и без того зная ответ.
Тот промолчал, только пыхтел агрессивно.
— Сколько мне еще ждать? Десять лет?! — риторический вопрос, не требующий от меня ответа.
— Боишься, Малика не дождется и Халиду даст зеленый свет? — подшучиваю, зная, что его сопернику по бизнесу тоже нравится моя сестра.
— Не шути так, — предупредительно качает головой. — Возьму и умыкну ее.
— Отец на пересуды не посмотрит, всё равно в дом дочь возвратит, — знаю, что друг шутит, не лишит любимую праздника.
— Сомневаюсь, — как-то загадочно хмыкает и уходит, весело насвистывая что-то при этом.
— Что, Рамазан опять ему от ворот поворот дал? — появляется вдруг словно из ниоткуда дядя Ахмет, друг родителей.
Напрягаюсь, никогда он мне не нравился. Только киваю, отворачиваясь и заходя в дом, но замечаю, что он не идет за мной, а смотрит вслед Аслану.
* * *
Настоящее
— Твой брат так не мог дождаться брака, что проявлял нетерпение. Может, ты его слишком идеализировала? Отец не отдавал ему Малику так быстро, как он хотел, и Аслан даже заикнулся, что украдет ее.
Его грязные слова выбивают почву из-под ног. Как он смеет порочить имя брата?!
— Ты врешь! Он всё равно не поступил бы так! Если бы твой отец…
— Мой отец поступил правильно. Как любой любящий свою дочь родитель! — вскакивает со своего места Тагир, яростно впиваясь в меня взглядом. — Настоящий мужчина должен уметь содержать жену.
Не выдерживаю агонии и, желая выплеснуть обиду на мужчину, кидаю подвеску на стол, перед самым его носом.
— Что это? — прорычал, недовольный тем, что я посмела швырнуть в него что-то.
— Это то, как, по твоему мнению, поступает настоящий мужчина. Ничего не напоминает? — хотела сказать это величественно и высокомерно, но вышло с надрывом, с претензией, болью и агонией. Осеклась, не договорив, выдохнула. — Но от тебя не ожидала такого, Тагир. Передаривать чужое…
Не такой беседы хотела. Не желала разрыва нервов, нехватки дыхания и спазмов в мышцах. Лицо застыло маской — нечеловеческой, звериной.
Но боль внутри глушила разум, словно заноза, не дающая покоя.
Тагир замолкает на полуслове, приводит дыхание в норму, пытаясь не скандалить, берет в руки подвеску и застывает.
— Это ведь я тебе подарил. Как символ наших клятв, — хрипит, кадык на шее дергается, сам он не поднимает головы, гипнотизируя луну в руках.
* * *
Прошлое
— Что за сюрприз, Тагир? — улыбаюсь, медленно шагая вперед.
Сзади Юсупов, его ладони закрывают мои глаза, дыхание щекочет затылок.
— Открывай глаза, будущая Юсупова, — и с этими словами убирает руки.
Я зажмуриваюсь, привыкая к солнечному свету, а затем ахаю. Пикник на лесной полянке. Как я и хотела.
— Что ты сказал? — лукаво переспрашиваю, когда смысл его слов дошел после первой волны восторга.
— М? — дернул уголками губ, нежно заправляя прядь моих волос за ухо.
— Тагир, — прошептала, слегка надувая губки и притопывая капризно.
Знаю, что не может устоять.
— А ты против, Ясмина? — наклоняется, шепчет, целуя в висок и вдыхая аромат моих волос.
— Тагир, — бью ладошкой по груди.
— Оп, — ловкость рук, а затем на мою грудь ложится подвеска в виде луны, цепочка опоясывает шею.
— Какая красота, — шепчу, трогая украшение пальцами, поглаживая и наслаждаясь мягкостью и отблеском металла.
— Луна моего сердца, — целует в губы, трется о кончик моего носа своим. — Клянусь всегда оберегать тебя, любить и лелеять во время всех невзгод. Ты — часть моего сердца, как и эта половинка луны — неотъемлемая часть ночи.
— Солнце моей души, — улыбаюсь, чувствуя прилив нежности.
* * *
Настоящее
Воспоминания бьют наотмашь надрывом, тоской и печалью по некогда былому. Наши мысли схожи, вижу по его больному взгляду.
— Он бы так не поступил, — качаю головой, чувствуя, как внутри всё горит от злости и обиды от несправедливых обвинений в адрес брата. — Ты ведь знал его, знал, но…
— Может, и не знал, — бурчит он и делает жадный глоток воды из стакана. — Я сыт по горло нашим разговором.
С этими словами встает из-за стола, разворачивается и направляется к выходу.
— Мы оба знаем, Тагир, что он этого не делал, — произношу безжизненным голосом и слышу, как он останавливается у порога. — И когда правда всплывет, ты будешь стоять передо мной и моими родителями на коленях, молить о прощении за этот грех.
Он молчит, только скрежещет зубами. Я зажмуриваюсь, чувствуя, как щеки теплеют от слез.
— Но знай… — глухо шепчу, но он всё слышит. — Ты для меня умер.
— Ты мне это уже говорила, — хмыкает и уходит.
Но я услышала в его словах неподдельную горечь. И почувствовала пропасть, которая лишь ширилась и ширилась.
— Госпожа Ясмина, — голос Фаины, полный тревоги и страха. — Можно уже убирать со стола?
Я поднимаю глаза и осматриваю нетронутые блюда. Аппетит полностью пропал. Лучше пойду спать.
— Где помощницы? Пусть уберут, — пожимаю плечами, встаю, чувствуя, как затекло тело.
— Ох, госпожа Ясмина, одна я осталась ведь. Девушек больше в доме и не будет. Только новых нанимать, но пока госпожа Наиля в больнице, никакого персонала. Сами понимаете.
Я напряглась и сразу сникла. Очередное напоминание, что в этом доме я не хозяйка. Никто и звать никак.
Глава 21
Уснула я одна. На всякий случай подперла дверь тумбочкой, в то же время понимая, что, если Тагир захочет попасть в комнату, она не послужит помехой. И только в комнате поняла, что подвески со мной больше нет.
Утро началось с тишины. Абсолютной, глухой, словно дом вымер. Впрочем, можно сказать, что так и есть. Завтракаю одна, только суетливая Фаина суетится вокруг меня, сетуя, как ей тяжело хлопотать на кухне одной. Вчера причитала о том, что дом остался без хозяйки, а сегодня ни словом не упоминает об этом,
— Госпожа Ясмина, вы ешьте, ешьте, совсем худенькая, кожа да кости, — ходит вокруг меня с тарелками, подкладывая еду, но видит, что я внимательно оглядываю каждый кусок. — О Аллах, неужто вы и меня подозреваете?
— В чем подозреваю? — натягиваюсь как струна, чувствуя, что подбираюсь к новой кошмарной правде.
— Так девчонки посмели… Нет, я не буду вмешиваться в дела хозяев. Мое дело маленькое, — тушуется и отворачивается, опустив взгляд, спрятав глаза от меня, даже как-то сникает. — Фаина не станет говорить дурного.
— Говори, раз начала. Иначе я пойду к Тагиру, — знаю, что жестоко, но я так устала от тайн этого дома, что больше не хочу быть в неведении, словно слепая лань.
Имя хозяина дома действует как отрезвляющий удар хлыста. Старая женщина дергается и снова оборачивается ко мне в своей излюбленной позе. Рот приоткрыт, глаза как блюдца, рука прижата к груди. Она боится. Ужас сквозит в каждом движении мышц, взгляде.
— По приказу госпожи Наили они хотели вас отравить, — шепчет тихо-тихо, будто у стен есть уши. — Но вы не подумайте, я этого не знала, иначе сразу бы хозяину доложила. Я этому дому служу много лет, и преданна той хозяйке, которая рядом с господином Тагиром, но если она задумала что дурное, старая Фаина не будет помогать. Иначе меня шайтан заберет! Я бы не стала, не стала.
Трясется так, что обвислые щеки ходят ходуном.
Но я не вижу ее, в глазах туман ярости. Что-то еще говорит, но я не слышу. В голове образовался вакуум. Каждый шаг в этом доме может привести меня к смерти. Наиля в больнице, и Тагир уверяет, что я в безопасности здесь, но почему я тогда этого не чувствую?
