третьесортной, да?! Воровка! Детдомовская! Нищая! Бомжиха помойная!..
Отбиваясь, отступаю назад, пока не упираюсь спиной в шкаф. Герман нависает надо мной мрачной глыбой. Теперь мы боремся молча. Я продолжаю пихаться ногами и руками, он – давит массой.
Вскоре ему это, видимо, надоедает. Прижав меня к дверце, больно обхватывает пальцами лицо.
- Рассказывай.
- Иди к черту, - извергаю из себя со злостью.
В тот момент, рыкнув, Герман обхватывает талию и отрывает меня от пола. Резко дернув, впечатывает в себя.
- Отвали! – упираюсь ладонями в плечи, как можно дальше отвожу от него верхнюю часть туловища.
Сцепив зубы, он быстро оглядывается и тащит меня к подоконнику. Скидывает на пол стопку моих тетрадей и усаживает на прохладный пластик. Снова смыкает пальцы на моем подбородке и прижимает затылком к холодному стеклу.
- Рассказывай!
Во мне все еще пузырится ярость, душит жгучая обида. Я, глядя в почти черные зрачки, упрямо молчу, но когда давление его пальцев усиливается, сдаюсь.
- О’кей! У Инги новый классный телефон. Я давно себе такой хотела, а деньги тратить жалко было… Прикинь, две камеры, память и чехольчик золотистый… А тут такой шанс – она оставила его на парте, когда пошла в туалет пописать, ну я и забрала… Жаль, отключить не успела.
Вижу, как искажается злостью его лицо. Его тоже трясет. Вот – вот взорвется.
Даже на мгновение страшно становится.
- Не буди во мне зверя, Ра-я… Рассказывай, как все было на самом деле.
Рукой, удерживающей мой подбородок, задирает голову вверх, второй – грубо разводя колени в стороны, встает между ними.
Я пытаюсь оттолкнуть, но выходит слабо. Тело становится ватным, реагирует так на его близость.
Боже… как я скучала!.. Вспоминала ту нашу ночь, когда мы целовались и ласкали друг друга. Каждый день перед сном смаковала все ее подробности. Заново переживала те ощущения и мечтала когда-нибудь повторить ее.
Я ждала его.
А сейчас… Сейчас по венам растекается горькое разочарование.
- Ну!..
- Нечего рассказывать. Я его не брала, - произношу напряженным шепотом.
Дальше, стараясь ничего не упустить, рассказываю Греховцеву, как все было. Про ложный вызов на кафедру и про то, что обычно не выпускающая из рук телефона Инга, вдруг оставляет его на парте и уходит из аудитории.
Говорю срывающимся на всхлипы голосом и при этом смотрю не в глаза Германа, а на постер группы «Рамштайн» на стене справа от меня. Боюсь увидеть в них недоверие.
Окончив рассказ, замолкаю. Часто дышу его запахом и ожидаю вердикта.
- Кто это мог сделать, есть подозрения?
Вскинув взгляд, кружу по его лицу глазами.
Он мне поверил?..
- Есть. Подозрения есть, доказательств нет.
- Кто? – мрачно спрашивает он.
- Нечаева.
- Кто это?
- Блондинка… с третьего курса… Она меня ненавидит, - перевожу дыхание, - считает, что ее подружку Пахомову из-за меня выгнали из универа.
Вижу, он понял, о ком речь. Сильно нахмурившись, мрачнеет еще больше.
- У тебя были с ней конфликты? В течение года?..
- Да так… цеплялась по мелочи… Недавно грозилась, что я скоро вылечу из Вуза…
- Почему не рассказала?! – нависая надо мной, рычит Герман.
- Об этой фигне?..
- Бл@ть… Короткова, я же просил ничего не скрывать!
- Не ори на меня! – огрызаюсь в ответ, - ты даже шанса оправдаться не дал! Ты такой же, как они!
- Я звонил тебе в тот день! Ты трубку не брала!
- Даже не выслушал, - из груди вырывается рыдание, - ты предатель…
Выражение лица Греховцева тут же меняется. В глазах мелькает жалость и… боль.
- Все, - проговаривает глухо, - успокойся… я тебе верю!
- Не веришь, - хочу спрятать лицо в руках, но он не позволяет, отводит мои ладони в стороны.
- Верю, слышишь…
- Мне никто не поверил… Инга с ними заодно… Костюченко тоже… она на камеру все снимала…
- Я разберусь, обещаю…
- Как?!
- Это уже не твоя проблема. Эти твари ответят.
- Правда?.. – спрашиваю негромко, - ты веришь мне?
- Верю.
С моей груди словно бетонную плиту снимают. Глубоко затягиваюсь воздухом и, подавшись вперед, упираюсь лбом в его плечо.
- Спасибо… Я бы никогда чужого не взяла… правда… я сама себе собиралась телефон купить, в честь окончания первого курса… Я не воровка.
- Я знаю, - чувствую, как на мою голову опускается тяжелая рука, вплетается пальцами в волосы и прижимает к себе еще сильнее, - я урою их, клянусь…
Пусть уроет. Пусть делает с ними все, что посчитает нужным. Мне их не жалко. Я до чертиков хочу, что виновные ответили за каждую секунду моего позора.
Да, черт возьми, я далеко не святая! Я хочу признания моей невиновности и публичных извинений!
- Говорят, в чатах полощут мое имя…
- Я видел… Я этого так не оставлю, не волнуйся…
В глазах совсем некстати собирается влага. Начинается жуткий откат. Злость и обида, схлынув, обнажают мою слабость.
Прижавшись лицом к твердому плечу, из последних сил глушу рвущиеся из горла рыдания.
- Не плачь только, не выношу твоих слез, - произносит Герман ворчливо, а сам, прижав меня к себе, начинает гладить спину.
Медленно ведет ладонью по спине снизу вверх, ощупывая пальцами позвонки. Дойдя до затылка, обеими ладонями обхватывает мою голову и поднимает лицо к себе.
Какое-то время смотрим друг другу в глаза, а затем его взгляд стекает на губы.
По телу растекается тепло. Затаив дыхание, чувствую, атмосфера вокруг нас меняется. Воздух становится гуще и горячее.
- Скучала? – спрашивает охрипшим голосом.
