головой навис козырёк фуражки. Коп!
Облегчение, такое же мучительное как пережитый ужас, шевельнуло застывшую кровь. Запротестовали мышцы, кости, заныл ожёг, вернулась боль раздирающая горло. Выдохнув, Лина повернула голову и охнула, ужаленная новым приступом. Попробовала дотронуться до затылка и не смогла. Пальцы запутались в липких волосах.
Придерживая за спину, полицейский помог встать. Скользя по грязи ватными ногами, Лина всеми силами удерживала сознание.
– Ты в порядке? – снова спросил коп.
Приваливаясь спиной к огромному колесу грузовика, она хотела кивнуть, но вовремя спохватилась, с трудом выдавила:
– Где он?
– Отключился. Сейчас прибудут полицейские, заберут тебя в участок дать показания.
Опустив глаза, Лина посмотрела на распластанное в грязи тело. Из полуоткрытого рта на рыжую бороду стекала розовая слюна, в большой руке, с отбитыми плоскими костяшками, застряла светлая прядь. Слабость навалилась так неожиданно, что Лина вцепилась в плечо полицейского:
– Я... не буду, заявлять. Можно... мне домой?
– Ладно. Разберёмся. – Приложив к губам рацию, он быстро заговорил, не спуская с Лины прищуренных глаз: – Сможешь идти? Давай, помогу. Я знаю тебя. Ты работаешь у Хэнка. Куда отвезти? В клинику? Нет? Домой?
Глаза закрывались, Лина не понимала, чего он хочет, куда тянет… Безвольно повиснув в его руках, она кое-как двигала ногами.
– Так, ладно. Где ты живёшь?
Лина расслышала вопрос, но не успела ответить. Полицейская мигалка вспыхнула и ударила точно в мозг.
Синий-синий океан, безбрежный. Она хорошо знала его цвет. Купалась, невесомо покачивалась на пронизанных светом волнах. Вытянув руки, бездумно пропускала сквозь пальцы солнечные лучи, наслаждаясь нежностью и теплом.
– Ты моё небо...
Небо?
Лина резко села в кровати.
Умытое небо обняло шапки снежных крыш, глядя в чистое окно сквозь полоски белых жалюзи. Просторную комнату заливал яркий дневной свет. Лучи путались в узорах оливковых обоев, высветили пыль на комоде красного дерева с массивными бронзовыми ручками. Оббитое лазурной тканью кресло тонуло под ворохом мужских байковых рубашек и спортивных журналов. Чёрные боксёрские перчатки и пара гантелей валялась на терракотовом ковре у хромированного торшера в стиле модерн.
Какофония цветов и стилей резанула. Лина поморщилась. Протянув руку, нащупала на затылке под коркой волос болезненную выпуклость. Голова кружилась, но больше не болела, как и горло. Температура спала, оставив напоминанием слабость в онемевших мышцах. Во рту стоял отвратный привкус горечи.
Где она?..
Лина смяла в ладонях темно-красное покрывало, резко откинула. Неуместно и жалко на темных глянцевых простынях смотрелись белые худые ноги в синих кровоподтёках и синяках. Она механически потянула на бёдра застиранную зелёную футболку от Кельвина Кляйна и дёрнула одеяло, испуганно оборачиваясь.
Дверь бесшумно отворилась. Темноволосый коренастый мужчина вытянулся на пороге по команде: смирно.
– Не знал, что ты поднялась, – он скосил глаза на тумбочку с лекарствами. – Доктор сказал: проспишь до вечера.
– До вечера, – повторила Лина, неосознанно трогая разбитые губы.
– Да, до вечера. Болит? – он шевельнул указательным пальцем у рта.
Она недоуменно смотрела в широкое лицо с угловатыми скулами и чуть приплюснутым носом, носившего явный отпечаток индейской крови.
– Где, я? Мистер…
– Кроссман. Пол Кроссман, – мужчина вошёл в комнату, бросил коричневый пакет на комод и протянул металлический значок в кожаной обложке: – Сержант департамента полиции.
– 41 участок, – прочитала Лина на жетоне.
– Так точно, – он провёл ладонью по волосам чуть смущённым жестом: – В машине ты отключилась. Я не знал: куда тебя деть. Подумал, вряд ли ты захочешь очнуться в больнице. Так что... ты у меня дома.
– Спасибо сержант, Кроссман. Это… очень гуманно, – глядя в чуть раскосые глаза, Лина неуверенно кивнула. – Теперь я могу идти? Мне пора на работу.
– Вообще-то, нет. Доктор настаивает на постельном режиме.
Лина уставилась в смуглое лицо.
– Вы серьёзно, сержант?
Кроссман присел на край постели. Матрас прогнулся под тяжестью коренастого плотного тела. Машинально отодвигаясь, Лина натянула одеяло на подбородок.
– Прекрати! – буркнул он, гневно сверкнув черными глазами. – За кого ты меня принимаешь? Я не собираюсь на тебя набрасываться или что ты там думаешь. Хочу поговорить. Ясно?
Лина напряжённо кивнула.
– Что вам надо, сержант?
– Мне пришлось привезти тебя домой. Я не хотел сюрпризов.
– Вы могли оставить меня у Коула, – холодно заметила она.
– Мог. Но не оставил, по определённым причинам, – он поднялся, сунул руки в карманы серых брюк с идеально выглаженными стрелками. Лине показалось, что скулы сержанта слегка порозовели. Кроссман прошёл по комнате, обернулся, поглядев сверху вниз:
– Я навёл о тебе справки, Василина Калетник: двадцать четыре года, приехала из России учиться в Пратте, будущий магистр, каких-то там, изящных наук.
Глядя на сержанта Лина молчала, пытаясь оценить положение.
– Приводов нет. Визовый режим не нарушен. Наркотиками не балуешься, что подтвердил и тест крови.
Вздрогнув, Лина посмотрела на руки: на левом локте кровоподтёк с точкой запёкшейся крови; похожий прокол на кисти; на запястье отсутствовала повязка эластичного бинта. Угловатые иссиня-черные знаки татуировки, словно китайские иероглифы на белоснежной рисовой бумаге, бросились в глаза. До крови закусив припухшую губу, Лина накрыла ладонью непривычно беззащитную кожу.
Боже! Валялась здесь, как тряпичная кукла!
– В проституции не замечена, – бесстрастно продолжал Кроссман, – в этом вопросе, свидетели единогласны.
Издав непроизвольный возглас, Лина подняла расширенные глаза. Что, чёрт возьми, происходит?!
– Кроме нелегальной подработки, я ничего не нарыл. – Кроссман пожал плечами. – Но до неё мне дела нет, пусть этим занимается миграционная служба. На Свалке легалов в принципе не существует, включая твоего работодателя. Так что, это меня не касается, – он развёл руками. – Я не знал, что делать, а ты горела как печка. Пришлось привезти врача. Он ставил капельницу три дня, вводил антибиотики с глюкозой, у тебя была…
– Три дня? – перебила Лина.
– … фолликулярная ангина и сильное обезвоживание на фоне недостатка массы. Ты очень худая.
– Какое сегодня число? – она поддалась вперёд.
– 24 февраля.
– О-о!..
Вскочив с кровати, Лина пошатнулась, схватилась за деревянное изголовье, преодолевая головокружение:
– Где… где мои вещи?
– Вот. Из химчистки забрал, – он взял с комода коричневый пакет.
– Чёрт! Меня уволили! Уволили!– твердила Лина, судорожно вытряхивая на кровать одежду. Развернув куртку с новыми пуговицами и аккуратно починенным воротником, безудержно краснея, она взяла отутюженные джинсы.
– Кто,
