Через пару часов возвращается Глеб. Недовольно проезжается по мне взглядом, мрачно кивает и продвигается к палатке. Подойдя к Ксении, наклоняется достаточно близко и яростно что-то вдалбливает в ухо. Подруга тут же бледнеет и теряется, ищет меня глазами. Машу ей рукой и мысленно спрашиваю: «Что там?». Она усиленно мотает головой: «Ничего». И опускает глаза.
Надо поговорить с Глебом, его неуважение к ней начинает выходить за рамки приличия. Откуда такая неприязнь?
В кармане вибрирует телефон и я тут же спешу взять трубку. На экране высвечивается номер матери Андрея, который я, к сожалению, знаю наизусть.
— Да, — отвечаю ей быстро.
— Настя, — говорит она взволнованно. — Я не могу дозвониться до Глеба. Есть новости?
— Нет. Совсем нет. — Придерживаю руками подбородок, чтобы не разрыдаться.
Я его сильная девочка. Я справляюсь.
— Что же делать? Если его не найдут, как я буду жить? — Спрашивает она со слезами в голосе.
Я ее ненавижу. Она причинила мне боль неоднократно. Но сейчас мы обе теряем самое важное… Мы две самые близкие его женщины. Поэтому я решаю отбросить старые обиды.
— Вы верите в Бога, Ольга Львовна? — спрашиваю ее вкрадчиво.
— Да… Конечно, — тут же отвечает.
— Тогда молитесь. Молитесь всем святым ежеминутно!!!… Как я молюсь. И как я верю!.. Он найдется, — говорю твердо.
Не может не найтись. Все не может вот так закончиться.
Я отказываюсь в это верить!
— Прости меня, Настя, — шепчет она тихо. — Я много зла тебе сделала. Прости.
Ничего не ответив, заканчиваю звонок. Не сейчас.
Спешу к импровизированной кухне, чтобы закончить готовить бутерброды и подготовить термосы с горячим чаем. Близится вечер и сколько группы поисковиков проведут еще в лесу, никто не знает.
— Как ты? — Глеб подходит сзади.
— Хорошо.
— Как чувствуешь себя? Может отдохнешь?
— Нет, все хорошо.
Я и в правду чувствую себя отлично. Беременности практически не чувствую. Грудь стала чуть побаливать, так что дотрагиваться неприятно. Утром немного подташнивало. В остальном, если убрать волнение, все хорошо.
— Кофе сделать? — спрашиваю, разглядывая его изможденный вид.
— Да, если тебя не сложно.
— И бутерброды. Ты вообще что-то ел эти дни?
— Не помню, — говорит он, усаживаясь за наспех сколоченный деревянный стол.
— Глеб, — говорю, размещая перед ним одноразовый стаканчик с кофе и картонную тарелку с едой. — У меня к тебе просьба. Не мог бы ты относиться к Ксении… помягче?
Его лицо приобретает недовольный вид, потом рот кривится и он находит её глазами неподалеку. Девушка сосредоточенно разговаривает по телефону с кем-то из служб. За ухом у нее карандаш, светлые волосы собраны в высокий хвост.
— Нажаловалась значит, — тянет он, разглядывая.
— Нет. Она очень хороший человек. И я не понимаю твоего отношения.
Громов переводит взгляд на стакан в своей руке.
— Нет у меня к ней никакого отношения, — говорит он, залпом выпивая кофе.
На кухню заходят двое молодых парней из поискового отряда.
— Можно чай? — спрашивает один из них.
— Конечно, присаживайтесь, — говорю, идя за чайником, стоящим на газовой плите.
— Погода портится. В лесу несколько групп наткнулись на следы медведя, — начинают они разговаривать между собой.
Боязливо смотрю на Глеба, он отрицательно качает головой.
— Да, — говорит парень товарищу. — Будем надеяться они не встретятся. Иначе пиздец.
Глушу животный страх внутри себя, разливая кипяток в кружки. Лес полон опасностей. Особенно для неподготовленного человека. Андрей крепкий физически и сильный морально, но что он может сделать против дикого зверя?
Это страшно…
— Поменьше болтайте, парни, — говорит Глеб, кивая на меня.
— Извините, — говорит один из них мне. — Я не подумал.
— Ничего, — тихо шепчу, выходя. Бреду куда глаза глядят.
Подальше от всех.
Боль внутри становится такой резкой, что я просто не могу находиться среди людей. Отворачиваюсь, натягивая капюшон на голову, и опираюсь спиной на багажник какого-то припаркованного автомобиля.
Боже, Андрей, найдись пожалуйста!
Все наши недопонимания, разногласия, стычки — это такие мелочи… Зачем я вообще обращала на это внимание? Я никогда больше не оставлю тебя ни на одну ночь, ни на одну минуту…
Только пожалуйста объявись, Громов. Я так злюсь на тебя!
Я тебя из-под земли сама достану своими же руками. Только реши меня оставить! Только посмей! Никогда тебе этого не прощу.
Обнимаю свои плечи и даю волю слезам. В ушах шумит, временно отключаюсь от происходящего.
В памяти проплывают все моменты нашей жизни. Первая встреча в клубе, ссоры, развод, Краснодар, пляж в Сочи, наши разговоры на кухне и совместные ночи… Его руки… Губы… Последний разговор в его машине…
— Господи, ну за что мне все это? А? — Поднимаю залитое слезами лицо к небу.
Разглядываю мимо пролетающие пушистые белые облака. Они легкие и невесомые. Небо за ними наконец-то ясное… Ярко-голубое. Цвет, который дарит надежду, а не отбирает ее…
— Настя! — слышу рёв Глеба издалека.
Поворачиваю голову. В лагере наблюдается какое-то оживление. Вокруг стола целая толпа. Не могу понять, что они говорят.
— Его обнаружили, — говорит Глеб, подбегая ко мне.
Боже.
— Он живой? — спрашиваю его отчаянно.
43. Настя
— Живой, Настя, живой!
Крепко обнимаю Глеба и не могу поверить в то, что все закончилось. Реву навзрыд у него на плече.
— Ну, всё, всё, — похлапывает меня по спине. — Давай прекращай.
Живой!
Господи, спасибо тебе!
В лагере среди людей наблюдается заметное оживление. Поисковики, которые почти два дня бродили по лесу, радуются тому, что задача выполнена. Обнимаются, обсуждают последние два дня, фотографируются.
— Где он? — спрашиваю у Глеба, глядя на всеобщую эйфорию. — Как он?
— Его доставят сейчас на вертолете. Он в порядке. Немного повредил ногу. Но в целом, все лучше, чем могло быть.
На лице Громова старшего облегчение. Мужчины тоже все переживают, беспокоятся, но им сложнее, потому что они не позволяют себе этого показывать другим.
Мы возвращаемся в лагерь.
Ксюша бежит мне на встречу, тоже плачет. Обнимаемся, радуемся.
— Пойдемте в машину, доедем до места, — говорит Глеб, кивая в сторону.
Мы с подругой садимся на заднее сидение. Обе молчим. В голове долбит только одна мысль. Я скоро его увижу. Руки дрожат от нетерпения.
— Глеб, набери Ольги Львовне, — вспоминаю про мать Андрея, которая наверное еще не в курсе, что он нашелся.
— Да, сейчас, — говорит он, доставая из кармана мобильный.
Подъехав к большому полю, на которое уже приземлился вертолет и подъехали две кареты скорой помощи, не дожидаюсь полной остановки автомобиля, выскакиваю из него практически на ходу:
— Настя… осторожнее, — рычит Глеб мне в спину.
Бегу без оглядки по мокрой траве. Рядом со скорой замечаю носилки, вокруг которых много специалистов в униформе. На носилках лежит Андрей.
Его лицо осунувшееся, покрытое мелкими царапинами. Рассталкиваю людей и наконец-то обнимаю его…
Слезы душат опять, ничего не могу с собой поделать.
Я верила, ждала, молилась почти двое суток… Но в глубине души, подсознательно готовила себя и к худшему тоже… Так устроен человеческий мозг. Он просто не может не думать о плохом. Невозможно себя заставить верить только в лучшее. Как ни старайся.
Андрей слабо обнимает меня за шею и упирается в нее носом, втягивая мой запах:
— Тшш… Настя… Вот он я… — Шепчет на ухо.
— Я так испугалась, — выдаю сквозь рыдания. Не верится.
— Знаю, любимая. Я тоже… Пиздец как… — Его голос дрожит, так же как и все тело под теплым одеялом, которым он укрыт. Меня предупреждали, что скорее всего из-за холодных ночей будет переохлаждение организма.
Поднимаю голову и покрываю его лицо короткими поцелуями. От него пахнет костром, лесом и немного потом, но мне все равно. Разглядываю ближе любимое лицо, его глаза лихорадочно горят, скулы покрыты румянцем. Целую лоб, по-моему у него жар.
