рот и забирает в постель.
Большая луна таинственно смотрит на нас, отсвечивая лучами в комнату сквозь незашторенные окна. Сегодня она единственная, кто станет свидетелем нашей маленькой тайны. Всё исчезло. Вокруг никого. Только Вселенная, и мы, и ночь.
Вселенная, и мы, и ночь.
Сначала я ощущаю приятную тяжесть на своем животе. А ещё мне жарко. Низ живота налитый приятной ноющей болью, а шея, кажется уже просто горит от горячего дыхания. С заторможенным опозданием понимаю, что я все ещё нахожусь в крепких объятиях любимого. Но окончательно просыпаюсь от чьего-то тихого вздоха. Нет, серьезно.
Затем — осознание.
Распахиваю глаза и стрелой подлетаю вверх. Руки сами подтягивают одеяло до самой шеи. Под ним — я полностью голая. На пороге — стоит моя мама.
А взгляд не её.
— Мама? — мой голос вздрагивает на октаву, и я запоздало осознаю, что Кейн тоже подорвался следом, приходя в быстрое движение. — Господи, мама, тебя не учили стучаться?
Гневная дерзость, за которой на самом деле скрывается дикая паника. Вчера я настолько была преисполнена происходящим, что забыла запереть дверь. Боже, о нет. Мама смотрит на меня, а глаза будто не её. В них какое-то безумство, глубокий шок, осознание, транс, называйте, как хотите. Это как медленный отходняк от наркоза, который потом бьёт по тебе резкими последствиями после тяжёлой операции.
— Я хотела поговорить с тобой, извиниться за то, что надавила вчера, вот, испекла пирог… — мама с заторможенным осознанием смотрит на свой пирог, который только чудом не вываливается из ее рук. — ОГосподи. Джордж!
Теперь она всё поняла. И когда я это осознаю, ужас захлестывает меня вдвойне больше. Я не могу сдвинуться с места. Не могу даже встать или просто взглянуть нанего. Не могу подойти и просто взять его за руку, потому что они у меня дрожат, как у больного старика. Кейн, который почти сразу же подорвался с кровати, на ходу собирает разбросанные вещи; сначала он продевает ноги в штаны, схватил с пола белую рубашку и успевает только просунуть в нее руки, взявшись за болтающийся на брюках ремень, когда в комнату встревоженно влетает на мамин крик папа. Он начинает бешено выискивать глазами, раздувая ноздри, как дикий буйвол, который не с первого раза замечает жертву перед носом, но потом его взгляд останавливается на Кейне. Отец мгновенно меняется в лице. Никогда ещё я не видела его таким.
— Ты, — выплевывает он. — Ты что здесь забыл?
— Мистер Уильям, позвольте объяснить вам…
— Убирайся! Живо!
От одного этого крика хочется уже вжаться в стенку. Даже я бы трусливо поджала хвост, но Кейн не сдается:
— Дело в том, что я люблю вашу дочь и я готов взять на себя ответственность за всё, что происходило в этой комнате.
И тогда я делаю решающую ошибку. Я резко подскакиваю на ноги, поддерживая на себе одеяло, с желанием высказать свое мнение, и вдруг понимаю, что оба родителя как-то странно застыли. Я даже не сразу понимаю, почему папа больше не кричит на Кейна. Я чувствую между ног слипшиеся помазы чего-то, медленно поворачиваю лицо и ужасаюсь. На белой простыне высохшее размазанное пятнышко крови. Доказательства нашей вчерашней близости. И это понимаю не только я. Лицо отца багровеет от злости. Сейчас он поистине страшен в своем гневе.
— Я убью тебя, сукин сын.
— Папа, не трогай его!
Но я не успеваю сделать ровным счётом ничегошеньки, как отец грубо хватает Кейна за заднюю поверхность шеи и со всей силы выталкивает его из комнаты. Я вскрикиваю, только крик мой глушится в дикой, разрывающей горло грудке. На пороге отец останавливается и, все ещё держа согнутого Кейна, наклоняется к нему ближе. Я вижу, как живот Кейна вздымается от быстрого дыхания, как раздуваются его ноздри, вижу поджатые губы, пальцы, впивающиеся в дверную раму и лёгкое дрожание плеч. Но это не от страха, нет.
— Готов взять ответственность? — шипит отец, нажимая сильнее. — За то, что испортил мне дочь? Вон отсюда и чтоб я тебя больше здесь не видел, нищеброд сраный!
— Папа!
На этот раз звук собственного голоса бьёт меня прямо в солнечное сплетение, выбивая дух. Может быть, мой отец и сильнее, но я знаю, что Кейн может за себя постоять. Он просто не хочет. Потому что это мои родители. Я выбегаю из комнаты; на пороге, словно из воздуха, появляется мама в переднике, но уже без своего пирога, преграждая мне путь. Она предупредительно мотает головой. Я пытаюсь пройти, но мама пресекает мои попытки, делая шаг вперёд.
— Пропусти меня!
— Нет, Ким, тебе нельзя туда.
Я бессильно заливаюсь слезами, слыша, как отец что-то ещё кричит, слышу голос Кейна, звуки борьбы, а затем жесткий хлопок входной двери.
Я всё-таки выскальзываю из маминых рук и выбегаю в коридор. Отец находится возле входной двери, гневно вздымая грудную клетку. Он смотрит на нас с мамой снизу вверх. Между нами расстояние размером в лестницу.
— Оставляй свои пироги, Джулия, и иди собирайся, поедешь с ней к гинекологу, что смотришь?
Мама что-то невнятно бормочет, всхлипывая, и ласково гладит меня по плечу, а затем удаляется. Отец поднимается на второй этаж. Я же так и не могу сдвинуться с места.
— А ты чего ревешь, дура? Не дорослаещё ноги перед мужиками раздвигать!
— Но мне уже восемнадцать!
— И что? Восемнадцать ей уже, вы посмотрите на нее! — взрывается отец. — Не для того я тебя растил, чтобы ты ложилась под первого встречного! Что теперь я скажу Дэвисам, извините, у меня дочь потаскуха? — отец грубо подталкивает меня в сторону комнаты. — Быстро одевайся, поедешь сейчас с мамой в клинику. Что так смотришь? И телефон мне отдай свой. Живо!
Я всхлипываю, безропотно перебирая ногами в комнату, удерживаемая за локоть отцом. Дрожащей рукой поднимаю с пола брошенную сумочку. У меня перед глазами пелена, в пальцах совсем нет силы, потому я не сразу вспоминаю, что телефон я вчера поставила в тумбочку. Высунув верхний ящик, я только успеваю поднять мобильный, как отец выхватывает его у меня из рук.
— Это теперь будет лежать у меня, — он показушно бросает телефон в карман своих брюк, похлопывая по нему. — Вдруг этот ублюдок захочет связаться с тобой, — зубы отца заскрипели. — Вы уже достаточно "наобщались".
Решив, что этого недостаточно, чтобы добить меня, он решает ещё раз оглянуть мою комнату, и в итоге останавливает взгляд на окне. Он смотрит туда явно дольше, чем следовало, но потом я и сама замечаю.
