с тех пор, как я заботился об этом сам, а не платил за это смотрителям. Но мне кажется, что еще вчера я бегал по двору и деревянным полам, слышал смех моих родителей, сидел за старым обеденным столом и ел. Когда я захожу внутрь, прогуливаясь по дому, слишком легко представить себя с Изабеллой тут, где когда-то были мои родители, нашего ребенка, бегающего по комнатам, а не меня в молодости.
Проходя по каждой комнате, я могу представить все это. Аромат дров, горящих свечей и духов Изабеллы вместо пыльного запертого дома, сияющая новая мебель, которую мы выбрали вместе, вместо всего, что теперь покрыто простынями и пластиком. Смех ребенка или нескольких детей, теплые светящиеся ночи перед камином, за нашим обеденным столом. Мы с Изабеллой готовим бок о бок на кухне. На мгновение я не могу позволить себе поверить, что это возможно. Сирша не была готова отказаться от жизни, которую ей обещали, ради более простой жизни со мной. Этого было недостаточно. Этого оказалось недостаточно. Изабелла — принцесса картеля в той же степени, в какой Сирша была ирландкой, и я думаю о жизни, которой она жила до всего этого. Особняк, красивые вещи, богатство. Я могу обеспечить ей комфортную жизнь, даже богатую, когда займу свое место среди королей, но я никогда не захочу жить с такими атрибутами. Сейчас я живу простой жизнью, и даже с Изабеллой, даже с семьей я буду хотеть того же. Что бы еще я ни смог изменить в надежде начать все сначала, этого никогда не будет. Но я уже знаю, каков ответ. Все, что я могу сделать, это предложить Изабелле то, что я должен ей дать, воспользоваться тем же шансом, что и раньше, и надеяться, что на этот раз ответ будет другим. Что на этот раз женщина, которую я люблю всем сердцем, захочет меня целиком, таким, какой я есть. Так же, как я хочу ее.
Я роюсь в шкафу, пока не нахожу то, что ищу. Затем, перед широкими окнами столовой, из которых открывается вид, который я так люблю, я разворачиваю чертежную бумагу на обеденном столе и начинаю делать наброски.
Я собираюсь превратить этот дом в то, чем я хочу, чтобы он был для нас, и надеюсь, что Изабелла захочет, чтобы это был ее дом.
ИЗАБЕЛЛА
Когда я просыпаюсь, мне требуется мгновение, чтобы осознать, где я нахожусь. Последнее, что я помню, это окровавленные простыни, и моя рука мгновенно тянется к животу, прежде чем я осознаю, что нахожусь на больничной койке и что, несмотря на затяжную боль от спазмов и смутную головную боль, я чувствую себя в основном нормально.
— Изабелла?
Я резко поворачиваю голову и, к своему удивлению, вижу, что там сидит Макс. Он одет в черные брюки от костюма и черную рубашку на пуговицах, воротник расстегнут, волосы аккуратно зачесаны назад. За исключением отсутствующего белого воротничка, он очень напоминает священника, и нетрудно представить, каким он был когда-то. Даже в его поведении сквозит искреннее сострадание, хотя от этого оно кажется не менее искренним.
— Что ты здесь делаешь? — Слабо спрашиваю я, пытаясь пошутить, хотя, по-моему, это в основном неубедительно.
— Я сменил дежурство, наблюдая за тобой, когда Найл, Лиам или Ана не могли быть здесь, — говорит он, слегка наклоняясь вперед. — Никто из них не хотел, чтобы ты оставалась одна на случай, если что-то изменится.
Я ошеломленно моргаю, глядя на него.
— Что… почему? Я имею в виду, Найл, я немного понимаю, поскольку его ребенок был в опасности, но почему Лиама или Ану это так волнует? Или тебя? — Я прикусываю губу, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — А как же ребенок? Он…
Макс нежно накрывает мою руку своей.
— С ребенком все в порядке. С тобой все будет в порядке. Найл был с тобой так часто, как только мог, уходил домой просто поспать и… — он делает паузу. — Ну, я думаю, будет лучше, если он сам объяснит тебе все остальное. Что касается Лиама и Аны, они заботятся о тебе, Изабелла. Ана видит в тебе друга, с кем она хочет иметь шанс стать намного ближе. А что касается Лиама… он всегда будет ставить Найла на первое место, но и о тебе он тоже заботится. Он видит, через что тебе пришлось пройти, и он хочет лучшего будущего для тебя. Мы все этого хотим.
Я ничего не могу с собой поделать. Я начинаю плакать, резкими, содрогающимися рыданиями, когда все обрушивается на меня разом, вся печаль, страх и беспокойство, которые я так долго сдерживала. Макс молча подходит ко мне, садится на край моей кровати и обнимает меня, нежно прижимая к себе. Это такой добрый жест, за которым больше ничего нет, что на мгновение он заставляет меня плакать еще сильнее. Но через несколько минут сильное давление его рук и успокаивающее прикосновение его руки, поглаживающей мою спину, замедляют слезы, пока я не могу отстраниться и вытереть лицо.
— Спасибо. — Я поднимаю на него слезящиеся, покрасневшие глаза, смущенно вытирая их. — Никто из вас не должен был этого делать. После всего, что привело меня сюда…
Макс смеется.
— Я последний, кому следовало бы это говорить, но прошлое есть прошлое, Изабелла. Тебе с Найлом предстоит о многом поговорить, но ни Лиам, ни Ана не обвиняют тебя в том, что произошло раньше. Они верят тому, что ты им рассказала. Ты совершала ошибки, это правда, но и все мы тоже. Каждый из нас. Важно то, что ты создаешь на основе этого. Здесь у тебя есть новый шанс, начать все с начала.
— Но, Найл… — я качаю головой. — Я не знаю, почему кто-то из вас заботится обо мне. Я разрушила жизни многих. Я обуза, особенно для Найла. Я…
— Это неправда. — Макс решительно качает головой. — Никто не думает, что ты что-то испортила. Благодаря тому, что ты здесь, у Аны есть друг, которого в противном случае у нее могло бы и не быть. Лиам рад тебе помочь. А что касается Найла, что ж, как я уже сказал, вам двоим есть что обсудить, и я не хочу вмешиваться. Но я могу обещать тебе, Изабелла, что он ни в коем случае не думает, что ты разрушила его жизнь.
— Коннор…
— Голос Коннора здесь только один, и у Лиама столько же власти, сколько и у него. Я бы не придавал большого значения мыслям Коннора о тебе и о том, что ты сделала, — сухо говорит Макс. — Коннор не любит признаваться в этом, особенно незнакомым людям, но он облажался не меньше, чем кто-либо другой. Мы все поступали неправильно, но это не значит, что это должно преследовать нас вечно.
