богатых свои причуды. Надо ему одеть меня в бешенно дорогое платье, пусть будет. Выгляжу я потрясающе, это правда. Никогда в жизни я не чувствовала себя настолько красивой.
Не без удовольствия кручусь перед зеркалом, пока ко мне не подходит Герман. Придирчиво оглядывает меня с головы до ног и вдруг произносит на удивление тепло:
— Отлично, но кое-чего не хватает, — он хитро прищуривается. — Акцента.
Затем он извлекает из нагрудного кармана плоскую коробочку, обтянутую красным бархатом, и достает оттуда цепочку с подвеской. Расстегнув, надевает ее мне на шею. Обворожительно красивая тонкая цепочка из белого золота с такой же подвеской в виде древесного листа с вкраплениями мелких бриллиантов на манер росы.
От восхищения перехватывает дыхание. Эта подвеска божественна. Очень красивая. И, судя по виду, стоит каких-то немереных денег. Это слишком солидный подарок. Вряд ли Герман таким образом пытается купить мою благосклонность, но все равно. Следует отказаться.
— Я не могу это принять, — произношу твердо. — Вряд ли ты всем сотрудницам даришь подвески с бриллиантами. Сними, пожалуйста.
— Не оскорбляй меня, Виктория, — скрежещет Герман. Рассердился просто моментально. — Моя спутница не будет носить какую-нибудь дешевку.
Замолкаю. Этого следовало ожидать.
Мы возвращаемся в машину. Георгий, судя по всему, знает, куда ехать, и везет нас по нужному адресу.
И этим местом оказывается… Салон красоты. Куда Герман заводит меня тем же манером. По звонку. Велит мастеру, пухленькой девушке в черном фартуке, сделать мне высокую прическу.
Чувствую себя золушкой, на которую напала фея-крестная и старательно причиняет той красоту. Все действо занимает около часа, судя по настенным часам в виде логотипа Эппл. Боже, собранные на макушке локоны живописными завитушками рассыпаются вдоль головы, и это выглядит невероятно. Придает лицу нежный шарм. Мастер мне попалась от Бога, ничего не скажешь.
Герман отдает за мою прическу двадцать тысяч рублей, и мы снова садимся в машину. Теперь уже держим путь на мероприятие. Герман все время переписывается с кем-то и злится только сильнее. Я тут точно не при чем. У него какие-то собственные сложности.
Когда машина тормозит, замечаю тянущуюся к двустворчатым дверям красную ковровую дорожку и собравшихся вокруг заграждения репортеров. Прямо ощущаю, как кровь отливает от лица.
Видя мое состояние, Герман приобнимает меня за талию и притягивает к себе. Сжимаюсь. Даже если он злился не на меня, все равно страшно попасть под горячую руку.
— Я хочу, чтобы ты сияла, Виктория. Постарайся, это важно, — произносит он почти любовно. — Ты красавица! Обворожительно выглядишь! Соберись и затми собой все здешние огни! Слышишь?
Что еще за экзамены? Почему надо было брать для этой архиважной миссии именно меня? Неужели Герман не мог нанять пригодную для таких вещей эскортницу?
Когда он помогает мне выйти из машины, по толпе журналюг прокатывается гудящая волна ропота, а потом со всех сторон поднимается пластиковый шелест фотоаппаратных затворов.
Меня охватывает дикий мандраж при виде такого обилия камер. А еще пугает, что эти фото куда-то попадут. Снова выходит так, что Тимур сможет получить информацию, которая для него не предназначается.
Или наоборот? Предназначается именно для него? Герман показывает, что я с ним? Я его?
А что, если тут кроется еще какая-то цель, о которой мне не сказали?
Герман — как кот в мешке. Темная лошадка. Мы знакомы почти месяц, а я о нем вообще ничего не знаю. И он не спешит меня посвящать.
Он берет меня под руку. Несмотря на волнение, я вдруг ощущаю гордость, идя рядом с настолько одиозной фигурой. Его тут явно ожидали или по крайней мере знали, что он может появиться. Как приглашенная звезда или вроде того.
Пока мы идем к дверям по неприлично яркой красной дорожке, вспышки и щелчки камер сыплются со всех сторон. Кликбейтные заголовки наверняка будут звучать так: «Заметный бизнесмен Герман Ветров появился на благотворительном вечере с новой очаровательной спутницей! Подробности в статье».
Я впервые оказываюсь в обществе людей, за которыми бегают папарацци. Мандраж не отпускает. Но я вспоминаю напутствие Германа и заставляю себя улыбаться, глядя то в один, то в другой объектив.
От Германа сейчас исходит приятная энергетика. Я кожей чувствую, что он верит в меня, и внутри разливается теплое окрыляющее чувство.
Мы подходим к двустворчатым дверям. На входе стоят два шкафа с антресолями в черных костюмах и с ушными рациями. Один держит пачку отпечатанных листов. Списки. Герман называет свою фамилию. Оба бугая тут же приосаниваются и вежливо предлагают нам войти.
Фойе поражает обилием зеркал и яркого света. Почтенные дамы в норковых шубах и их не менее почтенные компаньоны степенно сдают одежду в гардероб и направляются через еще одну двустворчатую дверь в просторный зал.
Мы делаем то же, что и все. В зале уже масса народу. Женщины в ослепительных вечерних платьях, не уступающих моему по дороговизне и красоте. Мужчины в костюмах. Среди гостей снуют официанты в белых рубашках и черных брюках. Разносят шампанское и закуски. Вдалеке на сцене играет джазовый октет. Никогда не была ярой поклонницей джаза, но эти ребята играют настолько слаженно и красиво, что невольно заслушиваюсь.
В зале полно столиков, накрытых красными скатертями. На пустых стоят таблички с именами. Но основная масса людей не сидит, а ходит туда-сюда, время от времени клюя закуски с расставленных по периметру тумб.
Герман подводит меня к одному из столиков, на котором две из четырех табличек носят его фамилию.
— Посиди здесь, пока я не вернусь, — приказывает привычным тоном. — Можешь есть, пить. Наслаждайся музыкой. Но не смей покидать столик. Не хочу тебя потом везде искать, поняла?
Рапортую согласие. Да и куда мне ходить? Я тут все равно никого не знаю.
Скучно невыразимо. Беру с очередного проплывающего мимо подноса бокал шампанского и окидываю взглядом зал. Действительно ни одного знакомого лица. Хотя смутно я, наверное, припоминаю пару мужчин из новостей. Какие-то политики или депутаты. Судя по обрывкам долетающих до меня фраз, это какое-то благотворительное мероприятие.
Интересно, почему Герман потребовал от меня сидеть за столиком и никуда не уходить? Здание не такое большое, чтобы тут потеряться, причина скорее всего не в этом. Тогда в чем? Тимур — точно птица не здешнего полета. Хотя как знать.
Внезапно зрение выцепляет из толпы знакомого лысого мужика. Егор. Наши взгляды пересекаются. Становится неуютно, он смотрит так, будто мысленно меня уже раздел.
Егор не спеша приближается и вскоре без приглашения усаживается за столик напротив меня. Упирает локти в столешницу и складывает
