Тимом. Хоть бы Егор Лизку свою напряг с уборкой. Ах, ну да, он же теперь никому ненужный холостяк.
– Мам, ну хватит, – дочка стреляет глазами в Тимофея. – Может познакомишь нас?
– Оля, это Тимофей Петрович – мой любимый мужчина. Тим, это Олька моя.
Он пожимает ей руку, и Оля стеснительно улыбается. Произвел впечатление? Я знаю. Он такой. Слишком яркий и большой для нашей покрытой пылью городской квартиры.
– А где Роб? – спрашиваю.
– Там, где ты велела ему быть – в собачатнике, – фыркает Оля.
Помните, ту историю, когда мой сын взломал счет директора колледжа и перевел деньги в собачий приют? Я договорилась, чтобы деньги вернули хозяину, сына в колледже восстановили, но Роберту теперь придется работать 3 раза в неделю в том питомнике. Раз уж заделался меценатом, то пусть теперь помогает своим трудом, а не чужими деньгами. Справедливо, я считаю.
– А куда вы папу дели? – спрашивает дочь обеспокоенно.
– Прикопали неподалеку от аэропорта, – шутит Тим, но Оля, не оценив шутку, вопросительно таращит на меня глаза.
– Да едет он, едет.
Как раз дверь распахивается, и в квартиру залетает разъяренный Егор.
Аа, нет, не разъяренный, мне просто показалось. Егор напуган до смерти и бледен. Да что Тимка ему сказал??
– Вы не имеет права мне угрожать, – говорит бывший трясущимися губами.
Отправляю Машку с Олей в комнату. Нечего им присутствовать при разборках взрослых.
– Да кто тебе угрожал? – усмехается Тим. Он сидит на нашем диване, вальяжно откинувшись на подушки. И мне нравится, что он четко дает понять моим домашним, что настроен решительно меня защищать.
– Ты, ты мне угрожал! – почти кричит Егор.
– Так, успокойся, – обращаюсь к бывшему мужу, – у нас с Тимофеем к тебе деловое предложение. Соглашайся, иначе не получишь ни хрена.
– Какое еще предложение? Я не дам развод, Ира! Подумай о детях…
При этих словах лицо Тима перекашивается.
– А ты думал о детях, когда любовницу трахал прям тут? – спрашиваю зло.
– Я же… Я сожалею, Ира!
– Это уже не играет никакой роли, – режу. – Я выхожу замуж за Тимофея. И сейчас ты подпишешь один документ.
– Ничего я подписывать не буду! – отвечает бывший и опасливо смотрит на Тима, который сжал кулаки. Глажу своего мачо по плечу, чтобы расслабить его. Знаю ведь, что больше всего на свете ему охота сейчас наброситься на Егора и отмудохать его.
Но я против. Во-первых, Егор уже выглядит как инвалид. Куда его еще бить? Во-вторых, хочу решить вопрос полюбовно. Не хочу терять лицо в разборках с бывшим.
Тимофей достает из сумки пачку долларов и бросает на стеклянный столик.
– Эт-то что? – Егор гипнотизирует деньги жадным взглядом.
– Твоя доля за квартиру, – поясняю я. – Одна пятая. Не больше, не меньше – ровно столько, сколько положено. Забирай деньги и уходи. Конечно, на них новую квартиру не купить, но ты можешь пойти жить к своей любимой мамочке. Она будет рада.
Я считаю, что поступаю по-честному: разделила квартиру на 5 долей, 2 взрослых и 3 детей. Пусть забирает свою часть, подписывает, что у него нет ко мне претензий – Анита, мой адвокат, скинула мне готовый договор. Собственно она же меня и надоумила так поступить. А если не возьмет деньги – лишится всего.
– Не будь дураком – бери деньги и подписывай, – давлю его взглядом.
Сажусь рядом со своим мачо и кладу руку ему на колено. Егор ревниво смотрит на нас и облизывает губы. Его здоровый глаз дергается. Нервничает, не знает, бедняга, как поступить.
Выжидающе смотрю на него, вскинув бровь. Тим ласкает мое колено, от чего Егор белеет, как полотно. Того и гляди в обморок бухнется.
– Мне нужно посоветоваться с мамой, – наконец выдает бывший.
– Исключено. Либо подписываешь здесь и сейчас, либо теряешь все. И Тим претворит свои угрозы в жизнь, – добавляю на всякий случай для устрашения, хотя понятия не имею, что он ему сказал в аэропорту.
Мои слова действуют на Егора отрезвляюще. Он берет ручку и подписывает документ в нескольких местах. Потом торопливо складывает доллары в карман, словно боясь, что мы их отберем.
– Я могу собрать свои вещи? – спрашивает Егор.
– Нет. Соберу сама и отправлю по адресу твоей матушки. А теперь уходи. Мы устали с дороги, нам нужно отдохнуть.
– Я могу попрощаться с девочками?
– Можешь. Только лишнего им не взболтни.
Егор бросает на нас уничтожающий взгляд. Ты проиграл, бурундук! Почему-то именно сейчас вспоминаю, как ласково называла его бурундучок. Откуда я это взяла – не знаю. Просто бурундук – и всё тут.
Минут через пять хлопает дверь, и я выдыхаю. Всё прошло как нельзя лучше.
– Что ты ему сказал в аэропорту? – спрашиваю Тима.
– Рыба фугу.
– Что-о?
– Я сказал ему: рыба фугу.
– Зачем? – заливаюсь хохотом.
– Скажи своему оппоненту какую-нибудь загадочную фразу угрожающим тоном, и он накрутит сам себя до невменяемого состояния.
– И он накрутил! Видел же, как он себя вел? Чуть в штаны не наделал.
– Наверняка он подумал, что если откажется от сделки, я отравлю его рыбой фугу, – улыбается Тимофей.
– Ну ты даешь! Выдумщик. Спасибо тебе, это помогло ему стать сговорчивым, – целую любимку. – А теперь нам нужно заказать новую кровать! В ту я ни за что не лягу.
Пока готовлю ужин и прибираю разведенный срач, Тимофей собирает новую кровать, которую привезли уже через час после оплаты. То и дело сбегаю с кухни, чтобы на него взглянуть. Как перекатываются его мышцы под футболкой. Трахаю его глазами. Не терпится улечься с ним в новую кровать и проверить ее на прочность.
Роберт помогает Тиму, и, кажется, они нашли общий язык. Он такой, мой дорогой человек, с любым сдружится. Открытый очень, веселый и сердечный. И дети это чувствуют – тянутся к нему. Никто не бунтует и не вспоминает про изгнанного папочку.
Видимо «глава семьи» надоел им до чертиков, пока меня не было. Не справлялся, не вывозил семью. И не удивительно. Я знала, что делаю, когда уезжала в отпуск. Перекинул, засранец, на бабушку детей, а сам за любовницей гонялся. Кстати. А что ж моя чистюля свекровь ни разу не убралась в квартире? То-то и оно, что ей проще указывать на недостатки, чем взять тряпку и сделать самой.
Наверняка Антонина Ивановна прибежит сюда на разборки. Неслыханное дело – её сыночку выставили из дома и заставили подписать важный документ. Желаю ей до конца жизни жить со своим чадом. Пусть он больше никогда не женится и
