…Несколько лет назад, сидя в уютном кафе, Мила как бы между прочим рассказала Анне, что знает о её прошлой связи со своим мужем… Состояние Анны на тот момент можно было сравнить с шоковым. Не зная, что ответить, она только повторяла имя Людмилы, но та не дала сказать ей ни слова. Мила не скандалила… и от этого было только хуже.
Повод для такого разговора был довольно косвенным… и Анна подумала, что Милка уже давно хотела облегчить свою душу… Вот и высказала то, что уже много лет камнем тянуло вниз женское самолюбие. Сказала довольно миролюбиво… без претензий… Но сама Анюта после того разговора долго не могла прийти в себя.
Причину Милкиного спокойствия она поняла чуть позже — когда в очередной раз встретилась с той в детской поликлинике. У Милы Лапиной, верной, аккуратной жены и матери, оказывается, случился бурный роман с новым доктором! Роман был настолько серьёзным, что Мила бросила Леонида и ушла к новому мужу…
Это стало потрясением не только для самого Лапина, но и для Анны. Отношения их семей к тому времени окончательно разладились, но, утопивший своё горе в бутылке Леонид вдруг начал названивать Анне — «по старой памяти», так, что она уже была готова сменить номер телефона.
Впрочем, это продолжалось недолго, видимо, жёсткий характер сделал своё дело — попьянствовав вволю, Лапин всё же взял себя в руки… взял до такой степени, что уже через год женился на танцовщице из своего клуба. Видимо, пытаясь доказать бывшей супруге, что у него всё «супер», он задаривал новую, молодую жену дорогими подарками, а, когда она призналась, что скоро сама подарит ему наследника, вдруг, с широкой души, переписал на неё часть своего бизнеса. Это было очень не похоже на Лапина… так же не похоже, как и его попытка самоубийства — после того, как вдруг разбогатевшая девица подала на развод и сбежала от него в Москву…
Пуля, пущенная Леонидом, прошла мимо сердца, но задела лёгкое. Лапин на всю жизнь остался инвалидом… Это было год назад, и Александр иногда звонил своему школьному товарищу, чтобы справиться о здоровье. Тот был неизменно подавлен, и Саша часто говорил Анне, что Леонид что–то недоговаривает…
«Что–то нечисто, Аня, с этим суицидом… — Морозов скептически крутил головой. — Не верю я, что Лёнька хотел застрелиться… Темнит он что–то… А вот что — не говорит…»
«Так ведь следствие подтвердило…» — Анна неизменно пожимала плечами.
«Да что там то следствие… — Саша отчаянно махал рукой. — Может, припугнули… А, может, сам не хочет говорить…»
…Сегодняшний звонок Людмилы был не только ради поздравления. Сказав все полагающиеся в таком случае слова, она неожиданно перевела разговор на другую тему.
— Аня… — приглушив голос, Лапина чуть помедлила, потом продолжила разговор. — У меня к тебе ещё есть новости… Только ты сразу не пугайся. Может, ничего серьёзного… Но я решила тебе всё рассказать.
— Что–то случилось?.. — от волнения у Анны перехватило дыхание. — Мил, говори всё, как есть…
— В общем… Меня вызывал следователь.
— Тебя?! Зачем?..
— По Лёниному делу… Ну, попытка самоубийства…
— При чём здесь ты?.. — Анна непонимающе нахмурилась. — Тем более, что всё давно закрыто… это же суицид…
— Я не знаю, но почему–то снова вспомнили… Но дело не в том. Следователь почему–то очень интересовался Сашей.
— Сашей?!
— Да… расспрашивал о нём, что да как…
— Странно… почему — Сашей… И почему — у тебя?.. Почему не у Лёни?..
— Не знаю, Аня… — при упоминании Анной её бывшего мужа Мила устало вздохнула. — Они же ничего не объясняют. Но расспрашивал много… Так что примите это к сведению.
— Спасибо… — несмотря на растерянность от полученной новости, Анна в который раз в жизни изумилась Милкиному благородству — ведь знает, что бывший муж изменял ей именно с ней, с Анной… А вот — предупредила…
— Да не за что… Кстати… — Лапина как будто вспомнила ещё о чём–то. — Он ведь не только о Саше спрашивал…
— А… о ком ещё?..
— Ещё — о тебе…
Уже поворачивая ключ в замке, Михаил понял, что в квартире никого нет. Об этом красноречиво говорила тишина по ту сторону двери — обычно, услышав его шаги, Берта уже стояла у порога, нетерпеливо дожидаясь момента, когда можно будет ткнуться чёрным собачьим носом в руку хозяина. Пока Михаил доставал ключи, она всегда тихонько поскуливала изнутри и скребла лапой.
Но сегодня его встретил явно пустой дом.
— Берта!.. — на всякий случай Михаил позвал собаку, как только закрыл за собой дверь. — Берта!..
Раздевшись, мужчина прошёл на кухню, включил свет и привычно бросил взгляд на обеденный стол — обычной в таких случаях записки не было, и он тут же достал телефон.
— Да… — знакомый женский голос на том конце был сонным. — Привет…
— Привет, — усевшись на табурет, он облокотился на столешницу, как будто приготовился к длинному разговору. — Ты где?
— Дома. Сплю…
— Понятно… — Михаил устало помассировал глаза одной рукой. — А Берта? У тебя?
— Ну, конечно, у меня… — женщина слегка покряхтела, как будто поднимаясь с кровати. — Ты знаешь, сколько времени?
— Знаю… — усмехнулся Михаил. — Два сорок четыре… Ты чего сбежала?
— Да не сбежала я… — шум воды подсказывал, что на том конце открыли кран. — Миш, давай, я тебе утром всё расскажу?..
— А давай я к тебе сейчас приеду…
— Мясников… — женщина устало вздохнула. — Иди уже спать… и нам не мешай, ладно?..
Пожав плечами, он послушно отключил телефон и какое–то время сидел с закрытыми глазами. Затем встал и, подойдя к плите, приподнял крышку с красной, в белый горошек, кастрюли. Ароматный запах свежего борща ударил в нос, и чувство голода, забытое им в последние несколько часов, обрушилось на организм со скоростью природной стихии.
…Злата всегда варила ему борщ, когда он позже неё возвращался с работы. Даже если не оставалась ночевать, она никогда не уходила, не приготовив ему ужин… И кастрюли эти — яркие, «вызывающие аппетит», покупала тоже она… Сам бы он никогда такие не выбрал. А Злата — выбрала… с чисто женским, «супружеским» намёком на семейный интерьер.
Представив, как она сегодня вечером возилась на его кухне, Михаил невольно улыбнулся. Они были слишком давно и близко знакомы, чтобы считать эту кухню их общей. Их отношения уже давно преодолели «дружеский» рубеж… и по всем признакам должны были трансформироваться в семейные — окончательно и бесповоротно.
Но шли недели, месяцы, годы, а этого не происходило. Сначала — из–за незаживающей раны, расползшейся по всему его существу… Потом… Впрочем, это самое «потом» не наступило до сих пор… Та давнишняя рана так и не зажила, лишь затянулась тонкой кожей… Боль притупилась, стала привычной, неотъемлемой частью его жизни…
