Помолчали. Одна – наливая чай, вторая – чаще, чем нужно, поднося мундштук к украшенным коричневой помадой губах. Кристина вспоминала, как много лет назад, совсем на другой кухне, беременная Дашей Лиза теми же словами призналась ей, что влюблена в коллегу по работе Инну Рубину, и что это ничего не значит, потому что уходить от Лёши она не собирается ни за что.
Спрашивать очень не хотелось. Очень. Семья Рубиных для всех друзей была эталоном любви, победившей сложности и преодолевшей все преграды. Глядя на этих молодых прекрасных женщин, так откровенно любящих друг друга, на их чудесную дочь, все радовались и как-то начинали верить в то, что чудеса всё-таки бывают.
А оказывается – нет. Не бывает. Никаких тебе чудес. «Любовь живет три года» – кажется, так написал в своем романе Бегбедер. И был прав.
– В кого? – Кристина взяла себя в руки и, выбросив сигарету, пересела за накрытый к чаепитию стол.
– Да какая разница, в кого. Как будто это имеет значение. Крысь, ты не думай, я Инке сразу всё сказала, она всё знает.
Неожиданно для себя Кристина разозлилась. Опять, значит? Интересно, вырастет когда-нибудь её непутевая подруга или так и будет всю жизнь перекладывать свои проблемы на близких людей? Сразу она рассказала… Идиотка.
– Идиотка, – сказала она резко, – зачем?
– У нас нет секретов друг от друга.
– Замечательно. – Кристина даже рассмеялась резким, злым смехом. – Ломакина, ты дура, слышишь? Ты ей сказала, облегчила душу, передала ответственность и довольна? Вы по этому поводу сейчас ругались?
– Мы ругались, потому что Дашка не хотела ехать к бабушке. Крысь, я же ничего не сделала! Я не пошла ей изменять, не собираюсь уходить из семьи, ничего такого! Просто влюбилась, и честно в этом призналась.
– Похоже, кое-чего ты успела у Лёки нахвататься. Та тоже всегда пропагандировала честность. Туда честность, сюда честность, а кому лучше от этой честности – вы подумали? Тебе легче стало, в этом я не сомневаюсь, а Инне?
Лиза пила чай резкими глотками, глядя на Кристину из-за чашки и молча слушая. Её халат, её растрепанные волосы, её испуганные глаза только усиливали гнетущее впечатление. Счастливые люди так не выглядят.
– Ты похожа на пугливую кошку, Ломакина. Первые трудности – и ты начинаешь бежать. Что за бред, а? Я допускаю, что влюбленность между вами прошла, да и как ей было не пройти, это большая редкость, когда люди влюблены друг в друга всю жизнь. Но неужели больше ничего не осталось?
– Крысь… – Лиза раскраснелась еще больше. На её висках выступили капли пота. – Ты ничего не знаешь о нашей жизни. Как ты можешь меня судить?
– Я не сужу тебя. Но вы меня достали! С самого института все мои лучшие подруги так или иначе оказывались лесбиянками. Сначала Женька, потом Лёка, потом ты. И что я вижу? Никто из вас не умеет ценить того, чем обладает. Одна перекати-поле, другая всю жизнь бегает за этим полем, а когда догоняет – не может сама себе признаться, что носилась за мифом, химерой, и оставить его в покое. А третья готова разрушить всё, что создала, ради минутной слабости! Ты бросила Лёшку ради Инны. Напомнить тебе, как было больно тебе, ему, ей? Напомнить, как ты рыдала у меня на кухне? Напомнить, как клялась, что Инна – любовь всей твоей жизни? А теперь своими идиотскими поступками ты обесцениваешь всё, ради чего пошла на такие жертвы! Всё, Ломакина! Ретивое заговорило? Дай угадаю. У вас нет секса, захлестнули бытовые проблемы, влюбленность прошла, а тут появляется… кто? Он? Она? Зная тебя – скорее всего, она. Молодая, красивая, сексуальная. Вероятно, на работе, раз уж вне работы вы с Инкой всегда вместе. И у тебя ожило всё, вернулось возбуждение, и глазки загорелись. Так? И к чертовой матери жену, дочь, семью – вперед, в погоню за мимолетной страстью! И знаешь что, Ломакина? Я с Толиком всё это проходила уже триста раз. И были у нас и труднее моменты, и полегче. Но как видишь, мы всё равно вместе. И будем вместе. Потому что есть вещи в жизни поважнее, чем красивая мордашка и какое-то левое возбуждение от левого человека.
Кристина завершила свою речь, не обращая никакого внимания на полные слез Лизины глаза, хлопнула ладонью по столу, встала, и, сделав шаг, крепко обняла подругу.
– Идиотка, – пробормотала она, гладя её по волосам и прижимая к себе содрогающееся от рыданий тело, – просто идиотка.
Женя сидела на пляже, глядя на море и покачивая тихонько коляску со спящей Лекой. Она пришла сюда час назад, чтобы спокойно подумать и принять решение. Да вот беда – решение никак не принималось. Отказывалось, сопротивлялось, упиралось ручками-ножками, мотало головой на тонкой шейке.
Марина за прошедшие два дня совершенно измучила – являлась несколько раз, постоянно звонила, караулила на улице. И ясно давала понять, что в покое не оставит.
Но ведь дело было не только в Марине, так? Не только.
Женя закрыла глаза и вдохнула полные легкие воздуха. В голову сами собой полезли картинки не такого уж далекого прошлого, когда на этом же пляже, на этом же (или другом?) месте она сидела с книжкой и думала о Лёке. Это были дни их самой грандиозной – наверное, потому что первой – ссоры. Дни, когда Женька думала, что Лёки в её жизни больше не будет никогда. Когда в груди прочно и насовсем поселился стеклянный человечек, толкающийся в сердце, сжимающий изнутри горло. Дни, когда ночные кошмары стали постоянным спутником, и даже днем преследовали тонкой тенью у глаз.
В один из таких мучительных дней в очередной раз проснувшаяся от кошмаров Женька решила прекратить себя истязать, и выбралась из постели с твердым намерением не возвращаться в неё, пока глаза не начнут смыкаться настолько, что будет уже всё равно, где спать, и какие сны видеть.
Воодушевленная таким решением, она отлично провела время до обеда за чтением «Генералов песчаных карьеров» и оплакиванием судьбы бедной Доры. С улицы то и дело доносился стук трамвайных колес, но погрузившаяся в чтение Женька почти его не замечала. Всё её сознание было там – в Бразилии, на песчаном берегу океана, среди опрокинутых кверху дном лодок и бетонных пакгаузов.
Дочитав до момента, когда Кот собирается на свидание к своей возлюбленной, Женька отложила книгу, пораженная внезапной мыслью: а ведь здесь, в Таганроге, тоже есть море! И рассмеялась собственной глупости – тоже мне, открытие – вот глупышка, так увлеклась, что забыла обо всем на свете, а ведь море и правда есть – конечно, не такое, как в Бразилии – не соленое, и мелкое, но пахнет оно совершенно особенно, и на опрокинутые лодки возле него вполне можно посмотреть, и по песку босыми ногами прогуляться. Всё лучше, чем сидеть в душной комнате, пронизанной насквозь жарким южным солнцем.
